Обольститель и куртизанка - Анна Кэмпбелл

Его губы дарили неимоверное, дурманящее наслаждение.

Бедра Оливии взлетали и опускались, как бывало в минуты полной близости с ним, когда тела их сливались воедино. Крепче обхватив ее ноги, Джулиан развел их еще шире. Его язык проник в темную тугую глубину ее плоти. Мускусный аромат ее окутал их жарким облаком. Блаженство нахлынуло слепящей волной, мир вспыхнул миллионами искр.

— Джулиан! — Голос Оливии надломился, она достигла вершины. — О, Джулиан!

Она выгнула спину. Где-то за пылающим гребнем блаженства, словно тень, подстерегающая солнце, притаилось жестокое предчувствие: за наслаждением приходит опустошенность.

«Это в последний раз».

Несколько бесконечно долгих мгновений она цеплялась за сияющую, объятую пламенем вершину, утратив ощущение времени и пространства, сознавая лишь близость того единственного мужчины, что дарил ей это блаженство.

Ее возлюбленный. Ее единственная любовь, потерянная навсегда.

Смутно, сквозь вздымающиеся и опадающие волны наслаждения, она почувствовала, как Джулиан поднялся.

Ошеломленная пережитым наслаждением, Оливия не в силах была пошевелиться.

Джулиан окинул взглядом ее разбросанные в стороны ноги и обвившееся вокруг талии платье.

— Вид у тебя вполне сытый.

В его довольном голосе слышались ленивые нотки. Он говорил как восхитительный любовник, только что показавший своей возлюбленной, что такое истинная страсть.

— О, голодной меня не назовешь, — хрипло отозвалась Оливия.

Джулиан пристально смотрел на Оливию. Улыбка его медленно растаяла.

— Так ты едешь в Вену?

Вопрос Эрита вернул Оливию к реальности, и радость ее увяла, — так тают следы на песке, смываемые холодной волной. Едва шевеля непослушными губами, она спросила:

— Как твоя любовница или как жена? Брови Эрита угрюмо сдвинулись.

— Ты знаешь сама. Иного ответа ты от меня не получишь. Но ты же не можешь отослать меня прочь после всего, что здесь было.

Оливия неловко выпрямила ноги и села. Она получила ответ на свой вопрос. Джулиан любил ее, но любил недостаточно. Печаль свинцовой тяжестью легла ей на сердце. Пришло время сказать «прощай». Их страстный порыв лишь отсрочил неизбежное расставание.

У нее возникло чувство, что она балансирует на краю бездны.

— Нет, могу. — Ее голос звучал тихо, но твердо: — Прощай, Джулиан.

Гневно стиснув зубы, Эрит вскочил.

— Черт возьми, Оливия. Мне надоело тебя умолять. Я достаточно валялся в грязи, позволяя тебе меня пинать.

Оливия в ужасе закусила губу. Лицо Джулиана исказилось от боли — казалось, он ранен в самое сердце. Разве могла она оставаться непреклонной, видя, как он страдает? Не слишком ли дорогая цена — его мучений? Вытянув дрожащую руку, она прошептала:

— Джулиан…

Но граф ее не слышал.

— Дай мне знать, когда передумаешь. Рано или поздно ты изменишь решение. Но имей в виду: я не собираюсь ждать вечно.

Оливия с трудом сглотнула подступивший к горлу ком.

— Я не прошу тебя ждать. — Представив Джулиана с другой женщиной, она сжалась от боли, как раненая тигрица. Ей захотелось завыть и вцепиться ему в волосы. — Я сказала тебе еще до того, как ты подарил мне это незабываемое прощание: все кончено.

Эрит смерил ее ледяным взглядом. Как могли глаза, светившиеся нежностью всего мгновение назад, смотреть так холодно? Он заговорил жестко, надменно:

— Я достаточно тебя умолял. И не стану просить снова. Ты поступаешь так из глупой гордости, Оливия. Надеюсь, ты будешь счастлива.

Резко повернувшись, он пошел к двери. Оливия безвольно уронила протянутую руку. Джулиан взялся за ручку и замер.

Он стоял, повернувшись к ней спиной, но Оливии не нужно было видеть его лицо, чтобы догадаться: Эрит ждал, когда его окликнут. Ей хотелось остановить его, отказаться от своих жестоких слов, но она до боли сжала губы, заставив замолчать глупое, надломленное сердце. Волна горечи и отчаяния захлестнула ее.

Помедлив еще мгновение, Джулиан повернул ручку и скрылся за дверью. Оливия услышала приглушенные голоса, доносившиеся из холла. Похоже, Килмор действительно ждал их.

Оливию охватил мучительный стыд. Несмотря на все свои дерзкие речи, она вела себя как шлюха. Минуту назад она храбро бросала Эриту вызов, а сейчас чувствовала себя бесконечно одинокой и покинутой. Лишь объятия Джулиана могли принести ей покой, заполнить мертвящую пустоту в груди.

Но его нежные руки никогда больше не обнимут ее.

В дверях показалась Сорайя. В ее больших серых глазах светилось сочувствие.

— О, моя дорогая.

— Граф ушел?

— Да.

Оливия попыталась изобразить безразличие, хотя сердце ее разрывалось от боли.

— Я рада.

— Ох, милая, тебе ни к чему притворяться. — Сорайя подбежала к подруге.

Оливия сдавленно всхлипнула.

— Нет.

Из глаз ее хлынули слезы, Оливия надрывно, отчаянно зарыдала. Невыносимая боль оглушила ее, накрыла черной пеленой. Смутно, словно сквозь сон, она почувствовала, как Сорайя обнимает ее, шепча бессмысленные слова утешения.

Оливия вынесла тяжелую бадью за дверь кухни и выплеснула грязную воду на цветы плетистой розы, обвивавшие стену ее прелестного, чисто выбеленного домика. В этот чудесный августовский вечер сладкий цветочный аромат разливался в воздухе, словно благословение небес.

Выпрямившись, она устало вздохнула и бросила рассеянный взгляд на изящные чугунные ворота. На липовой аллее, ведущей к дому, показался всадник на крупной серой лошади. Теплые закатные лучи расцветили золотом верхового и его коня.

Сердце Оливии пустилось вскачь, пальцы вцепились в ручку бадьи, так что костяшки побелели. Оливия застыла, охваченная смятением и страхом.

— Лорд Эрит, — произнесла она с напускным спокойствием, когда всадник приблизился достаточно, чтобы услышать приветствие.

Конечно, это был Джулиан. Оливия узнала графа прежде, чем смогла разглядеть его лицо, по легкости, с которой тот держался в седле, и по щегольски сдвинутой набок шляпе.

Она знала, что после их страстного прощания Эрит не смирится с разрывом и станет ее разыскивать. Обретя убежище в этом уединенном домике, она поначалу не находила себе места от волнения. Оливия ждала, что Джулиан явится за ней и, как герой баллады, похитит, перекинув через луку седла. Но шли дни, тянулись недели, а Эрит все не появлялся.

И вот он нашел ее, да поможет ей Бог.

Эрит снял шляпу и без улыбки поклонился, словно приветствуя светскую даму.