Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

В Карн-коттедже каждое утро слушали по радио сводки новостей, и сердце у всех исходило кровью, когда рассказывали о Лондоне. Софи тревожилась к тому же о доме на Оукли-стрит и о друзьях, живущих в нем. Фридманам она давно велела перебраться из мансарды в полуподвал, а вот Клиффорды остались, где и жили, на третьем этаже, и каждый раз, как передавали сообщение о налете, — а передавали их почти каждое утро, — Софи казалось, что они ранены, убиты, погребены под развалинами взорванного дома.

— Они уже старые, разве им выдержать весь этот кошмар, — сказала она однажды мужу. — Давай пригласим их сюда, пусть живут с нами. Как ты думаешь?

— Ненаглядная моя женушка, да ведь у нас места нет. А если б даже и было, Клиффорды бы все равно не приехали, ты сама знаешь. Они слишком любят Лондон, их ничем оттуда не выманишь.

— Насколько мне было бы спокойнее, если бы я могла их видеть, говорить с ними, знать, что они в безопасности…

Лоренс тайно наблюдал за своей молодой женой, чувствуя ее внутреннюю тревогу. Вот уже два года она безвыездно живет в Порткеррисе, и это его-то Софи, которая никогда не могла высидеть на одном месте больше трех месяцев. А Порткеррис в военное время был серым и скучным, пустым, здесь не было ничего похожего на то веселое оживление, в которое они с радостью окунались каждое лето до того, как началась война. Софи не скучала, потому что просто не умела скучать, но быт с каждым днем становился все более трудным. Было плохо с продуктами, нормы урезали, и постепенно исчезали одна за другой вещи, которые хоть как-то помогали скрасить скудное существование: шампунь, сигареты, спички, фотопленки, виски, джин — даже эта скромная роскошь становилась недоступной. Было нелегко вести дом. Приходилось стоять в очереди и потом тащить продукты высоко в гору, потому что хозяева магазинов теперь не доставляли покупки: не было бензина. Его отсутствие ощущалось, пожалуй, как самое тяжкое лишение. У Стернов все еще был старый «бентли», но он почти все время стоял в гараже просто потому, что бензина, который им выдавали, хватало всего на четыре-пять миль.

Итак, Лоренс видел, что Софи изводится. Зная до тонкостей женскую душу, он понимал жену и сочувствовал ей. Софи нужно несколько дней пожить без них, это очевидно. Он все хотел завести об этом разговор, но ждал удобного случая, а случай, как на грех, не представлялся, теперь они никогда не бывали одни, дом их был полон людьми: все что-то делали, звучали, не смолкая, голоса. Дорис и ее дети, Пенелопа с маленькой Нэнси, целыми днями все комнаты были заняты, а когда вечером супруги ложились спать, Лоренс даже раздеться не успевал, как измученная Софи засыпала.

Но наконец он все-таки застал ее одну. Он пошел накопать картошки; искалеченные артритом руки болели, ему было трудно держать лопату и вынимать из земли клубни, но постепенно ведро заполнилось, и он понес его в дом. Войдя через заднюю дверь, он увидел свою жену в кухне, она сидела за столом и уныло резала вилок капусты.

— А я принес тебе картошку. — Лоренс поставил ведро возле плиты.

Софи улыбнулась. Как бы тоскливо ни было у нее на душе, она всегда улыбалась ему с нежностью и любовью. Он взял стул, сел с ней рядом и стал глядеть на нее. Как она похудела! У рта пролегли морщинки, тонкая сетка появилась вокруг прекрасных темных глаз.

— Наконец-то мы одни, — сказал он. — А где все?

— Пенелопа и Дорис пошли с детьми на пляж. Скоро вернутся — к обеду. — И она снова взялась за нож. — Видишь, что я им готовлю? Не удивлюсь, если мальчишки скажут: «Опять эта проклятая капуста».

— Одна капуста, и больше ничего?

— Макароны с сыром.

— Ты творишь чудеса.

— Как мне все надоело. Надоело готовить, надоело есть эту бурду. Им на мою стряпню глядеть тошно, я это понимаю и нисколько не сержусь.

— Ты перегружаешь себя работой, — сказал он.

— Вовсе нет.

— Не нет, а да. Ты переутомилась, у тебя нервы на пределе.

Она подняла глаза от капусты, и их взгляды встретились.

— Неужели это так заметно? — спросила она, помолчав.

— Только мне, ведь я хорошо тебя знаю.

— Мне стыдно, я сержусь на себя. Разве у меня есть причины быть недовольной? И все же я чувствую себя такой никчемной. Чем я занимаюсь? Плету сети и готовлю еду. Я думаю о том, как страдают сейчас женщины Европы, и ненавижу себя, но ничего не могу поделать. И если бы мне сказали, что в магазин привезли бычьи хвосты, надо идти и стоять за ними час в очереди, со мной бы случилась истерика.

— Тебе надо денька на два-три уехать.

— Уехать?

— Да, в Лондон. Побыть в нашем доме, досыта наговориться с Клиффордами, прийти в себя. — Он положил свою испачканную землей руку на ее руки. — Мы слушаем сообщения о налетах и холодеем от ужаса, но ведь рассказ часто пугает больше, чем сама катастрофа. Воображение разыгрывается, сердце разрывается на части. Но не так страшен черт, как его малюют. Почему бы тебе не съездить в Лондон и не убедиться в мудрости этой пословицы?

Лицо у Софи оживилось, она стала думать.

— А ты со мной поедешь?

Он покачал головой:

— Нет, милая. Я стар для таких развлечений, а тебе именно развлечься и нужно. Поговорить с Клиффордами, посмеяться с Элизабет, пройтись вместе по магазинам. Пусть Питер отвезет вас пообедать в «Беркели» или в «Экю де Франс». Я уверен, кормят там превосходно, несмотря на перебои с продуктами. Позвони друзьям. Сходи на концерт, в театр. Жизнь продолжается! Даже в военном Лондоне. Я бы сказал, особенно в военном Лондоне.

— А ты не огорчишься, если я поеду без тебя?

— Огорчусь так, что и сказать не могу. Буду тосковать о тебе каждую минуту.

— Всего три дня. Три дня ты без меня вынесешь?

— Вынесу. А когда ты вернешься, будешь целый месяц рассказывать мне, что видела и что делала.

— Лоренс, как же я тебя люблю!

Он покачал головой, но не потому, что сомневался в ее словах, а чтобы показать, что Софи нет нужды признаваться в этом, и поцеловал ее в губы, а потом встал и пошел к раковине мыть руки.

Накануне отъезда Софи легла спать пораньше. Дорис не было, она ушла на танцы в ратушу, дети заснули. Пенелопа и Лоренс посидели вдвоем, слушая концерт по радио, но скоро Пенелопа начала зевать, отложила вязанье, поцеловала отца, сказав ему «покойной ночи», и пошла к себе наверх.

Дверь в спальню Софи была отворена, свет еще горел. Пенелопа просунула в комнату голову. Софи лежала в постели и читала.

— А я думала, ты легла пораньше, чтобы как следует выспаться.

— Не могу спать, я так волнуюсь. — Она положила книгу на стеганое пуховое одеяло. Пенелопа села рядом. — Хорошо бы тебе поехать со мной.

— Нет, папа́ прав: одна ты гораздо лучше развлечешься.

— Что тебе привезти?