Шаляпин - Виталий Дмитриевский

«Федор Иванович!

5-го сего января в 5 часов вечера при выходе Вашем из театра в то время, как Вы садились в сани извозчика, к Вам подбежал какой-то босяк и, трясясь, просил у Вас подаяния. Вы и Ваш спутник не отказали и подали ему лепту, при этом Ваш спутник бросил слово: „на, получай на пропой“, т. е. на водку, а Вы безнадежно махнули рукой — мол, даю, а знаю, что пропьет.

За двенадцать лет пребывания в босяках на Хитровом рынке передо мною прошли сотни босяков и сотни их ушли на хорошую оседлую жизнь и теперь при встречах уговаривают меня, чтобы я поскорее уходил „оттуда“. Два года тому назад на праздник Рождества Христова я, после усиленного трехдневного пьянства (которое, к слову сказать, прекратилось лишь за неимением денег), отправился торговать театральными афишами — два десятка которых мне дал один знакомый газетчик на „поднятие“, и он же дал мне один билет в Частную оперу. „Сходи, говорит, послушай пение“. Ну, думаю, как бы не так, лучше продам, да и опохмелюсь знатно. Продать билет не пришлось, опоздал.

Пришел с горя сам в театр. В первый раз довелось мне быть в театре, как увидел разряженных артистов, услышал пение, и грустно мне стало, досадно, зачем я раньше не ходил в театр, а одну только водку глушил. Как сейчас помню, на „утреннике“ шла опера „Кармен“. Очень она мне понравилась, хотя много я в ней и не понял. Все зло брало, зачем музыка заглушает слова и пение артистов. Кармен-цыганку играла Петрова и так хорошо, что мне пришло желание в другой раз послушать ее.

Скоро опять шла „Кармен“ вечером. Заплатил 35 коп. за билет и пошел. После этого стал замечать в себе какое-то перерождение, не одна водка — и другие потребности появились. Начал ходить в читальни, прочитал у Лермонтова описание Кавказских гор, и потянуло меня посмотреть их.

Как талантливому артисту я земно кланяюсь и, как доброй души человеку, приношу благодарность Вам, Федор Иванович; признаюсь чистосердечно, не на водку пошло Ваше подаяние, а одна у меня забота — собрать денег да купить билет в Большой театр, на оперу „Фауст“, когда Вы и Собинов поете».

На отзывчивость и понимание Шаляпина надеялись не только экзальтированные гимназистки и заблудшие люмпены, но и вполне благополучные поклонники его таланта.

С коллективным письмом — тридцать одна подпись! — обращаются они с просьбой упорядочить продажу билетов в Большой театр:

«На днях, после окончания „Бориса Годунова“, Вы в личной беседе с нами осчастливили нас радостной надеждой устранить вновь утвержденный порядок по распределению билетов на спектакли с Вашим участием. При таком порядке Большой театр является учреждением „закрытым“ и билеты поступают без всяких затруднений в руки господ, равнодушных к искусству, публике сонной и важной, у которой музыкально-мозговые центры пропитаны лишь злобой дня и сплетнями о Ваших личных выступлениях!

А мы — мы целыми ночами мокли и мерзли у театра, чтобы на Ваших спектаклях была публика веселая и жизнерадостная — истинная ценительница и поклонница Вашего неувядаемого таланта, мы обращаемся к Вам с вышеизложенной просьбой и искренне верим, что Вы отстоите и защитите наши столь дорогие и законные интересы…»

«Горький имеет на Шаляпина большое влияние. Он перед Горьким преклоняется, верит каждому его слову и совершенно лишен возможности относиться критически к его сочинениям. На Коровина, критикующего как художник Горького, Шаляпин сердится… Преклоняясь перед умом Горького, нельзя не видеть его слабые стороны, — размышляет Теляковский, — и все эти возгласы — „жить для других“, „на пользу человечества“ — все это в литературе напоминает в живописи передвижников и идейное искусство. Коровин говорит, что почти всю дорогу проспорил с Горьким. „Человек“ Горького написан превосходно, но согласиться с его взглядом на мысль трудно. Особенно когда вера и надежда у него идут сзади в свите мысли. Стали мы после разговора читать Евангелие и сравнивать с впечатлением, выносимым из чтения Горького, и выходит, что Горький умен, но не глубок. Его самообольщенный человек считает веру, надежду и любовь слабостями, между тем без них нельзя жить на свете… Общество Коровина очень полезно Шаляпину, — заключает Теляковский. — Коровин чистый художник и обладает большим чутьем — чувствует настоящее и его трудно обмануть умственным мудрствованием. Коровин много думал и еще более чувствовал».