Песнь сауриалов - Джефф Грабб

— Не могу поверить, что он не поможет нам, — сказала Элия. — Почему он не оставил этот глупый камень?

Оливия пожала плечами. Она сама пыталась это понять.

— До тебя, — сказала она, — камень был высшим достижением Путеводца. Но он не может поверить в тебя так, как он верит в камень. Камень — это его жизнь. Он не сможет сделать новый. Можно сказать, что его песни и его дочь сделали его бессмертным, но в конце концов его песни изменятся, а ты это не он. Другого шанса он не получит.

Акабар подошел к двум женщинам.

— Грифт говорит, что мы должны отправиться через несколько минут, — сказал он.

Элия кивнула.

Термитец положил руку на ее плечо.

— Не печалься о Путеводце. Он не стоит твоего горя, — сказал он. — Он самолюбивый, высокомерный человек. Он не вернулся потому, что слишком труслив, чтобы присоединиться к нам.

— Акабар, — резко сказала Оливия, — мы собираемся идти в лагерь злого божества. Мы можем погибнуть или попасть в рабство. Ты совсем не боишься?

Акабар с грустной улыбкой посмотрел на Оливию.

— Ты забыла, что я уже был в подчинении Моандера, — напомнил он ей. — Я не хочу повторять этот опыт. Но я должен сделать все, что в моих силах. Однажды я победил Несущего Тьму. Я должен верить, что смогу сделать это снова.

— В последний раз, когда мы сражались с Моандером, с нами была красная дракониха. На этот раз ты можешь погибнуть, — возразила Оливия.

— Значит, я погибну достойно, — ответил Акабар.

— Моя мать часто говорила, что молодежь тратит жизнь потому, что верит, что никогда не умрет. Ты не стар. Может быть, ты не веришь, что умрешь, — предположила хафлинг, — и поэтому не боишься.

— Я не сказал, что не боюсь. Все боятся. Я готов к смерти потому, что моя жизнь была полной. У меня были три красивые жены, и я оставлю четырех прекрасных детей. Это было ошибкой Путеводца. Он был слишком занят собой. Ему следовало завести семью.

— У него есть семья. У него есть Элия и я, — сказала Оливия. — Некоторых людей нельзя удовлетворить так легко, как тебя. Они хотят в жизни большего, чем иметь детей и достойно умереть.

— Чтобы получить от жизни больше, человек должен жить для других, — ответил Акабар. — Ни памятник, ни империя, ни песни или рассказы, оставленные потомству не удовлетворяют душу так, как радость другого человека. Путеводец Драконошпор не понял этого, поэтому он может прожить еще триста пятьдесят лет и не получить удовлетворения, не приготовиться к смерти.

Грифт подошел к Акабару.

— Пора идти, — сказал он.

Солнце зашло, в пещере засвистел ветер.

* * *

Сидя на ступенях своего разрушенного дома, Путеводец смотрел, как над Пустынными Горами заходит солнце, и над Эльфийским Лесом поднимается луна.

Рядом с ним сидел образ его самого, созданный путеводным камнем. Образ пел «Слезы Селины» именно так, как следовало ее петь, как она была написана триста лет назад.

Казалось, что первая часть проклятия Акабара выполняется. Путеводец несколько часов слушал без всякого удовольствия.

Бард приказал камню остановиться. Он посмотрел на образ, сидящий рядом с ним — молодой, с очаровательной улыбкой, уверенный в себе больше, чем хозяин рядом с ним. Копия был образом человека, который думал, что узнал способ обмануть смерть. Он обманул себя самого, решив, что музыка будет его бессмертием. Теперь Путеводец понимал, что это не так.

— Проклятье! — пробормотал он.

— Спи, — приказал он камню. Образ мгновенно исчез.

Путеводец задумался. Он не мог решить проблему смерти, поэтому начал придумывать способы улучшить путеводный камень. Надо записать в него пение Элии. И записать ее пение вместе с пением Оливии. Их голоса хорошо звучат вместе.

Путеводец посмотрел на камень. «Хотя, это не будет то же самое», — подумал он. Записи не будут Оливией и Элией. Он не может научить камень хвалить его за умные действия, беспокоиться о нем, дразнить его или упрекать его, как это делают Элия и Оливия. Он не может заставить камень любить его.

Он понял, что хочет быть с Элией и Оливией. Пока он не передумал, он спел камню приказ вернуть его в Поющую Пещеру. Желтый свет закрыл ему вид разрушенной крепости. Когда свет погас, бард стоял в Поющей Пещере.

Пещера была пуста. Свистевший в ней ветер пел мрачную песню. Они вчетвером не могут помочь Дракону. Он понял, что их действия будут равносильны самоубийству.

Путеводец почесал бороду, пытаясь придумать наилучший способ помочь им, не рискуя путеводным камнем. Он решил, что возможно, подойдет отвлекающий маневр.

Опуская руку от щеки, он заметил, что пальцы запачканы зеленым, как будто он задел о листья. Он почесал бороду обеими руками и с отвращением посмотрел на свои ногти. На них были большие куски мха и лишайника.

Затем он почувствовал, что что-то скользкое движется в его ухе. Он вздрогнул, когда подумал, что это может быть уховертка или еще какое-нибудь ужасное насекомое, и вытер ухо. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и хрупкое, но когда он дернул, ужасная боль ударила в висок.

Он поднял путеводный камень, чтобы посмотреться в него. Около уха висела маленькая орхидея, ее отростки обмотались вокруг его серьги и уходили в ухо.

— Нет! — выдохнул Путеводец. Он снял серьгу и дернул орхидею, не обращая внимания на боль в голове. Цветок оторвался, он бросил его на пол и раздавил каблуком.

Он почувствовал, как что-то потекло в его слуховом проходе, затем защекотало в ухе. Путеводец снова посмотрелся в камень. Другая орхидея вылезла из его уха и начала обматывать отростки вокруг волос.

Тяжело дыша от страха, Путеводец потянулся, чтобы отщипнуть орхидею ногтями, но в это время в желудке ударила резкая боль. Он со стоном согнулся.

Что-то внутри его росло и поедало его самого.

Боль в желудке утихла. Со смешанным чувством страха и иронии бард понял, что случилось. Черные споры, вылетевшие из брошенного Ксараном репейника проникли в его тело. Они были частично уничтожены лекарствами в его крови и их действие было сильно замедлено. Потребовался целый день, чтобы они проросли.

Все это время он был подчинен Моандеру, даже не зная об этом.

Оливия сжимала маленький кусочек лозы дикого винограда, который ей дал Акабар, чтобы отряд держался вместе. Их закрывал круг невидимости, поэтому им нельзя было расходиться, и Акабар предложил использовать лозу.

Когда путешественники подошли к лагерю, следуя вдоль дороги из вырванной растительности, то со всех сторон были окружены подчиненными рабочими-сауриалами, одетыми в изорванные рубашки. Отростки лозы росли сквозь дыры в их спинах и обматывались вокруг их ног, или вокруг пояса или шеи. Оливии не хотелось присматриваться внимательнее к отросткам или дырам, из которых они росли.