Владимир Святой. Создатель русской цивилизации - Сергей Алексеев

Не смирился с первым поражением и Болеслав. Арест дочери и зятя разгневал его и одновременно дал вожделенный повод к началу войны. Для начала он приложил новые усилия к заключению мира на Западе. Пограничная саксонская знать, истощенная бесконечными войнами, оказала давление на своего короля – и 24 мая 1013 года в Мерзебурге, во время празднования Троицы, мир с Болеславом был заключен. Длившаяся одиннадцать лет без перерыва польско-немецкая война завершилась. Польский князь признал себя вассалом Генриха II, поднес ему щедрые дары и был одарен сам. Но на деле война завершалась победой польского князя. Он получил от Генриха в лен земли полабских и лужицких славян. Предоставлено ему было и союзное войско для нападения на Русь – в обмен на обещание помочь королю в походе на Италию, за давно положенной ему императорской короной.

Забегая вперед, отметим, что этого обещания Болеслав выполнять не собирался. Более того, он обвинил Генриха перед папой в том, что тот, дескать, не дает ему внести «денарий апостола Петра». Единственными поляками, отправившимися по осени в Италию, были соглядатаи Болеслава. Они разведывали дела немцев, воодушевляли их врагов и настраивали против Генриха его союзников. Поход кончился удачей и официальной коронацией в Риме не благодаря Болеславу, а вопреки столь своеобразной «помощи».

Немцы же на Русь с Болеславом пошли, как и было условлено. Но не только по условиям договора. Слухи о богатствах Киева и подвластных Владимиру земель давно разжигали аппетиты германских рыцарей. Летом 1013 года польское войско, усиленное немецкими отрядами, вторглось в пределы Руси. К Болеславу присоединились и печенеги.

Отложение правобережных печенегов было вполне предсказуемо. За прошедшие пять лет кочевники успели отдохнуть от войны и заодно подготовить к ней свежие силы. Христианами они так и не стали. Добрая память о Бруно в степях, возможно, еще и сохранялась. Но Болеслав был гораздо более близким другом немецкого миссионера, чем Владимир. Немецкий епископ, оставленный Бруно в правобережной степи, поддержал бы, конечно, именно Болеслава, при дворе которого жил вместе с кверфуртцем – тем паче, что с Болеславом шли теперь и его, епископа, соотечественники. Но мнением христианских священников печенежские ханы, в любом случае, поинтересовались бы в последнюю очередь. Ими двигали совсем иные мотивы. Теперь против Владимира опять была вся печенежская степь по оба берега Днепра.

Болеслав вступил в русские земли и в отместку за заточение дочери произвел здесь страшное опустошение. Его безнаказанность, возможно, была обусловлена тайной поддержкой туровской, а то и червенской знати. Но большего польский князь не достиг. Богатая добыча возбуждала разлад в войске. В конечном счете между печенегами и поляками началась открытая распря. Болеслав велел перебить все вспомогательное печенежское войско, после чего повернул восвояси. Любопытно, что его союзу с кочевниками это не повредило – враждебность Руси для степных ханов оказалась важнее.

Владимир получил временную передышку. Но прекрасно понимал, что лишь временную. Сейчас Болеслав вернулся в Польшу, откуда ему было удобнее следить за действиями императора Генриха. Но киевский князь понимал, что поляки вернулся. Новая же война с печенегами требовала нового внимания, дополнительных сил и дополнительных средств для укрепления крепостей и валов. К несчастью, понимали это и в тех землях, откуда силы и средства Владимир изымал. Весной 1014 года пришла новая тревожная весть, отложился Новгород.

На Севере при известиях о начавшейся войне с Болеславом четко поняли – ожидается новый воинский набор. И, возможно, новые, внеурочные поборы с Новгорода. С другой стороны, заговор Святополка и нападение Болеслава создавали выгодные условия для мятежа. Новгородское боярство подталкивало своего князя к действиям. И Ярослав решился. Как уже говорилось, с Новгородской земли собиралось 3000 гривен урочной дани. 2000 шли в Киев, 1000 же новгородский правитель раздавал своим «гридням». Но этой весной Ярослав изменил обыкновению и оставил всю дань себе. Из Новгорода в Киев не пришло ни весточки, но само отсутствие дани уже являлось объявлением войны.

Владимир пришел в гнев. Отпадение северной столицы он воспринял – и справедливо – как предательство в тяжелейший момент. «Готовьте пути и мосты мостите», – приказал киевский князь. Он готов был выступить против мятежного сына немедля, пока Болеслав давал ему время. Из Ростова, где он тогда находился, был вызван Борис со своей дружиной.

Ярослав, конечно, тоже не терял времени даром. Высвободившиеся деньги он направил на наем варягов. В Новгороде – явный вызов Киеву – начался монетный чекан. На блестяще выполненных сребрениках красовалась легенда: «Ярославле сребро». Весной того же 1014 году, едва ли случайно, сблизившийся с Ярославом норвежец Олав Толстый оставил доводившие его до Англии викингские походы и отправился в отчие края воевать за королевский престол. Олаву сопутствовал успех – весной 1015 года в битве при Несьяре он наголову разбил ярла Свейна Хаконарсона и выбил его из страны. Ко двору Ярослава, привлекаемые возможной поживой, прибывали многочисленные наемники и из Норвегии, и из Швеции.

Обе стороны считали себя правыми и призывали на помощь высшие силы. На монетах Ярослава отсутствует княжеское изображение, а есть только княжеский знак и образ святого Георгия – явно в пику киевским сребреникам. Но и на тех в последние месяцы правления Владимира появилось новое посвящение: «серебро святого Василия». Что же, мы вправе считать, что молитвы были услышаны. Как отмечает в этой связи летописец, «Бог не дал дьяволу радости».

Дождавшись Бориса и собравшись уже было в поход, Владимир внезапно разболелся. На зиму он остался в княжеском имении Берестовом. По весне же пришли тревожные вести о новом нашествии печенегов. Кочевников по-прежнему подстрекал Болеслав, сам пока занятый на Западе и не имевший сил для собственного вторжения. Болезнь одолевала великого князя. Он вверил киевскую дружину и собранную против Новгорода рать Борису и послал его против печенегов.

Больной Владимир оставался в Берестовом, ожидая возвращения сына. В Киеве нарастала тревога. Сторонники Святополка подняли голову и выступали почти открыто. Перед лицом возможного нападения с севера нужда в сильном князе становилась еще более очевидной. Нового новгородского завоевания никто из горожан не хотел. Доверие Владимира к углубленному в веру Борису вызывало у какой-то части знати лишь раздражение, а для партии Святополка Борис превращался в главного врага. Тем более, что и его сторонников среди верных дружинников Владимира имелось немало. Обеспокоенный происходящим, решился бежать в свой далекий муромский удел находившийся в Киеве Глеб. Даже в землях непокорной муромы ему казалось сейчас безопаснее, чем в Киеве. Молодой князь, несмотря на мятеж, сохранял полное доверие к Ярославу и надеялся на его защиту в случае вокняжения Святополка. Ярослав же, в свою очередь, остался расположен к Глебу. Он, помимо прочего, нуждался в вестях с Юга и в надежном посреднике. Нападать на Киев сам Ярослав не собирался и готовился только к обороне.

Перед отъездом Глеб пошел в Десятинную церковь и долго, со слезами, молился там. Нестор передает эту молитву так: «Господи мой Иисусе Христе, Его же ради все стало! Как Ты есть помощник на Тебя уповающим, внемли и увидь, что хотят сотворить рабу Твоему Борису, моему брату, – Ты ведь ведаешь все. Но если и меня осудил быть убитым во граде сем, не бегу от устроения Твоего, – если же нет, будь со мною во всяком пути, не оставь меня, Господи Иисусе Христе, и не предай меня в смерть, ибо Ты Спас и Тебе слава во веки, аминь». Помолившись, Глеб подошел к иконе Богородицы, пал перед ней ниц, встав же, облобызал и с тем вышел из храма. Выйдя из храма, он с сопровождающими спустился к реке, где для него уже приготовили ладью. Глеб покинул Киев и вскоре благополучно достиг своего града. Отсюда он сослался с Ярославом, донеся до него вести о болезни Владимира.