Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

И вот я стою на практически пустой пристани, меня окружают ушлые, но не настырные лодочники и мы говорим на языке цифр – очень, кстати, умеренных. Они предлагают разные варианты продолжительности поездки и мы сходимся на 4-х часах, больше я, к сожалению, выкроить не могу. Маленький медленный катер принимает меня и двух матросов (или капитанов?); мы устраиваемся на его горячей крыше. Мотор застучал и мы тронулись в путь.

И время, хотя и подсчитанное, и оплаченное, перестает существовать.

Мимо проползают стоящие на приколе лодки – целые дома, ладьи, с выстроенными на них камышовыми каютами, с лодочниками, сидящими, свесив ноги, на борту в ожидании клиентов – ажиотаж, кстати, не наблюдается. Пока идем по открытому пространству, берега далеко, а по курсу снуют лодчонки местных жителей, не туристические, кто на веслах, кто под парусом, кто с шестом, как какой-нибудь гондольер. Это единственный способ передвижения местных жителей. Есть и грузовые лодки, влекущие гигантские стога сена, свисающие с обоих бортов; есть смело плывущие к нам мальчишки, чьи мокрые черные головы блестят на солнце. Мотор сотрясает наше суденышко, спутники лениво переговариваются, не обращая на меня никакого внимания. Суденышко идет как бы само по себе.

Через полчаса сворачиваем к густо заросшему грациозными пальмами берегу и там вдруг открывается узкий водный переулочек, и мы осторожно входим в него, оставляя позади пространство свободной воды. Над нами нависают кроны высоких пальм и два берега почти сдавливают нас с обеих сторон – и начинается 4-х часовая сказка!

Берега так близко, что почти что можно до них дотянуться, листья пальм нежно касаются моего лица и с крыши катера видна впереди тихая водная улочка, которую мы медленно рассекаем, сминая отражение голубого неба и высоких, смыкающихся деревьев, зеленых и частично желтых.

Берега живут своей жизнью. Никто даже не смотрит в нашу сторону– привыкли, и продолжают свои обычные дела – маленький, изолированный, затерянный вдали от цивилизации мир.

Иногда проплывают (как в кино) домики деревень – и впрямь похожих на Новую Гвинею. Они видны плохо, слишком густа растительность. А у кромки воды идет размеренная обычная жизнь – кто-то моет ребятенка, кто-то стирает, дети идут из школы (и увидев меня, начинают кричать «дай карандаш!»), женщины сходятся посплетничать, старики сидят в медитации. Кто-то куда-то снаряжает лодку с косым парусом.

Навстречу величаво проплывает большая камышовая лодка-дом, в её просторной комнате сидят туристы, европейская молодая пара – в плетеных креслах, как на волжских теплоходах, за столом со скатертью (!), на скатерти бутылка красного вина. Во всем такой покой и «благорастворение воздухов», что мы радостно машем друг другу, как лучшие друзья. Местные жители же, повторюсь, даже не смотрят ни на эту счастливую пару, ни на счастливого меня. Весь внешний огромный мир давно уже перестал для нас существовать.

Правда, один из матросов любезно протягивает мне бутылку кока-колы. И еще одно, поразительное, доказательство того, что внешний мир всё же существует – прямо в воде стоит возле берега маленькая будочка, на ней написано «международный телефон». Добираются сюда, чтобы позвонить, видимо, тоже на лодке.

Солнце клонится к закату, из прибрежных домов пахнет едой, люди расходятся по своим жилищам, только одна девушка торопливо расчесывает длинные темные волосы, вглядываясь в воду, как в зеркало.

Я часто теперь пересматриваю свой, снятый в тот день, фильм – и всё то же непередаваемое чувство покоя и умиротворения возвращается, теперь уже с домашнего экрана; то же, да не совсем – сейчас это как бы произведение искусства, а там была удивительная, поразительная, неповторимая естественность жизни. И нереальное чувство сопричастности к ней.

Среди колоритных видов транспорта особое место принадлежит слонам. Прежде всего это трудяги, работники, строители, но в глубинке их широко используют и просто как средство передвижения. Моё первое знакомство с ними состоялось именно в этом качестве много лет тому назад. По молодости я довольно лихо залез на необъятную спину живого гиганта – делается это очень просто, слон сгибает в колене заднюю ногу, вы становитесь на неё и, держась за хвост животного, залезаете на него. То, что при этом пришлось каблуком наступить на него, прошло для слона совершенно незамеченным. Сверху все предметы нашего мира выглядят внезапно уменьшившимися – даже автомобили.

Первая поездка – без седла, без попоны, прямо на голой спине гиганта – оставила малоприятное впечатление. Во-первых, если издали слон кажется абсолютно гладким, то при соприкосновении с реальностью выясняется, что вся спина его покрыта невидимой с земли острой короткой щетиной; сидеть на нем, по меньшей мере, некомфортно! Во-вторых, при ходьбе он всё время раскачивается – одновременно вперед-назад («килевая качка») и вправо-влево («бортовая качка»). Так, ерзая и съезжая, неторопливо продвигаешься высоко над привычной жизнью – а далеко внизу на заборах сидят белобородые обезьяны и только что не показывают на тебя пальцами!

В тот первый раз мы с приятелем, тоже студентом, были несказанно рады, когда поездка закончилась и мы спустились на землю, исколотые и укачанные. Слон изогнул хобот и подставил нам, намекая на дополнительную плату; у нас уже ничего не было, кроме мелких монеток и мой приятель аккуратно опустил их в подставленные розовые ноздри. К нашему удивлению, монетки провалились куда-то вглубь изогнутого перед нами просительно хобота. Слон зафыркал обиженно, переступил с ноги на ногу и не без труда выплюнул наши жалкие монетки на землю. Потом очень ловко подобрал их из песка одну за другой и подал их наверх, своему «водителю». Это был не только аккуратный, но и вежливый слон – на прощание он поднял хобот и благодарно протрубил двум нищим студентам. «Водитель» смеялся.

В следующий раз я поехал уже на туристическом слоне. У него была попона, вернее, мягкий ковер, кресла, и залезать на него надо было со специальной вышки высотой с двухэтажный дом.

Он (вернее, она – т. к на сей раз была слониха) выглядел солидно и надежно, но при этом был ярко выраженной личностью, и, как очень скоро выяснилось, личностью хулиганской. Будучи, видимо, в хорошем расположении духа, она хулиганила во всю. То дергала за хвост впереди идущего слона, то пугала встречных пешеходов, делая вид, что сейчас впечатает их в стену – лица пешеходов при этом делались смертельно белыми, видно, они не понимали слоновьего юмора, то, наконец, на поворотах наклонялась боком над обрывом так, что мы начинали скользить к краю. Хозяин слонихи театрально бесновался и даже лупил несчастную юморную скотину железным крюком, «поролкой», как назвала его моя дочь – от слова «пороть». Закончилось всё трогательно. Расшалившийся слон как-то дернулся и хозяин выронил свой грозный крюк; слон нашарил «поролку» на земле, подцепил её и смиренно подал наверх, хозяину.

Схоже со слонами и использование верблюдов – они работают, на них ездят, их используют в армии, и, наконец, на них катают туристов. Я проехался в качестве туриста один-единственный раз и ни за какие коврижки не хотел бы повторить этот эксперимент.