Взывая к мифу - Ролло Мэй

Существует еще одно странное противоречие в том, как рассматривается сатана, или дьявол; оно парадоксальным образом присутствует во всех трех версиях Фауста. Дьявол, или Мефистофель – представитель, посланец сатаны – пытается убедить Фауста НЕ продавать свою душу Люциферу. Дьяволы уже сами сделали это и после сильно пожалели о своих решениях. Отвечая на вопрос Фауста, Мефистофель у Марлоу говорит:

Он заявляет о том, сколь сильно сожалеет об упущенной возможности видеть лик бога, «лишась навек небесного блаженства».

Несомненно, что это говорит о том, что внутренний конфликт продолжается даже в аду. Окружающие своего предводителя – Люцифера – носят очень известные имена. Формам, которые может принимать этот миф, несть числа. Каждый из нас обращается к психотерапевту со своим уникальным мифом о дьяволе. Но все эти индивидуальные мифы являются вариациями на центральные темы классических мифов (в данном случае о сатане), которые соответствуют экзистенциальному жизненному кризису у каждого человека.

Царство дьявола – ад, – это слово, являющееся частью нашего регулярного словаря. В мифе о чистилище мы видим, как Данте познает ад в сопровождении Вергилия. Ад – это часть подземного мира, в который Одиссей должен спуститься для того, чтобы узнать от своего умершего отца путь в родную Итаку. Из всех этих классических произведений очевидно, что человек сможет постичь вещи, имеющие огромное значение, оказавшись в подземном царстве – месте, где обитает дьявол.

Источники творчества

Дьявол, в своей весьма странной форме, оборачивается важнейшим элементом креативности. В романе Достоевского «Братья Карамазовы» Иван беседует с дьяволом. Дьявол говорит: «Нет, ты не сам по себе, ты – я, ты есть я и более ничего!»[211]

Иван отвечает: «Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны… моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых… Ты – это я с другим лицом. Ты именно говоришь то, что я уже мыслю… и ничего не в силах сказать мне нового!»

Все это выявляет следующий аспект, особенность дьявола: в истинной оригинальности, в способности создать что-то уникальное ему отказано, хотя творчество без него и невозможно. Он – отрицающий элемент жизненного опыта и переживаний человека. Реальность дьявола заключается в его противостоянии законам Бога, и именно это придает необходимую динамику всему, что связано с переживаниями и действиями человека. Дьявол существует только благодаря тому факту, что он противостоит Богу. Из этого и возникает динамика человеческой креативности. Рильке был прав, когда высказал после своей первой и единственной психотерапевтической сессии: «Если у меня забрать моих дьяволов, то боюсь, что и мои ангелы куда-то исчезнут». Это напряженность, существующая между ангелами и демонами, критически важна для творческого процесса. Без дьявола был бы просто застой, стагнация – вместо креативной работы. Именно это имел в виду Уильям Блейк, когда говорил, что Милтон в «Потерянном рае» был «на стороне сатаны, но не знал об этом».

Один из способов уклониться от осознания своей борьбы с дьяволом в нашем мире – это решительно отвергнуть его существование. Этот метод характерен для религиозных культов и сект, которые возродились после знакомства с религиями из Индии и Малой Азии. Последователи лидеров этих культов отбрасывают все страхи по поводу того, что может случиться, а затем, ударившись в медитацию, сосредотачиваются только на проповедуемых главой культа или секты «истинах». Сектанты и последователи различных «гуру» затыкают себе уши и закрывают свои глаза, чтобы не видеть и не слышать то зло, которое барабанит им в дверь. У нас не может стереться из памяти та ужасная логика, которая привела к массовому самоубийству людей в Гайане летом 1980 года, когда 980 сектантов, прибывших из Америки и находившихся в своем лагере, совершили самоубийство, потому что Джим Джонс – их предводитель – просто приказал им сделать это. То была логичная высшая точка деятельности всех культов и сект, которые отрицают само наличие конфликта между добром и злом.

Вполне возможно поклоняться злым силам, что приведет к точно такой же ошибке. За последние два десятилетия возникло множество «культов почитателей дьявола», хотя они и не называют себя таковыми, точно так же, как подобные секты существовали еще во времена, когда ведьм сжигали в Салеме.

Вспомним, как Томас Манн изображал дьявола в своем «Докторе Фаустусе» в том длинном диалоге, – дьявол говорил в основном об искусстве. Именно напряженность между дьяволом и вдохновением в душе художника, или музыканта, или любой другой творческой личности ведет к акту творчества. Борьба, поиски самобытности, уникальности, новизны и свежести становятся крайне напряженными – пишет ли Бетховен свою симфонию или Сезанн – гору Сент-Виктуар, чтобы музыка или живописное полотно получились именно такими, как они их слышат или видят. И если художнику это удается, он достигает результата своей творческой работы благодаря своей внутренней борьбе между отрицанием и созиданием. Созидание побеждает, преодолевая отрицание.

Эпиграфом к этой главе служит фраза, взятая из воззрений гностиков: проблемы свободы, нравственной силы и творческих способностей неразрывно и теснейшим образом связаны с понятием зла. Гомер в «Одиссее» говорит (вкладывая эти слова в уста Зевса. – Примеч. пер.): «Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют! Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?»[212] Возможно, величайшим нашим грехом является отказ посмотреть прямо и твердо в глаза злу и дьяволу[213].

«Ворон» Эдгара Алана По

Конфликт между Богом и дьяволом привлекал поэтов еще с тех времен, когда люди только-только научились общаться между собой, и этот конфликт ближе к каждому из нас, чем может показаться. Американский поэт Эдгар Алан По показал это в своей широко известной поэме «Ворон». Вот что он пишет о дьяволе – или о демоне в терминах нашего времени[214]:

Этими строками По описывает свою внутреннюю борьбу между тем, что он называет «демоном» и «вещим»[215]. В сердце поэта «правит ужас ныне», его душа обречена пребывать в таком состоянии. За одним исключением – и оно проливает яркий свет на весь творческий процесс – По превращает свой ужас и смятение в поэзию.