Гамбит - Михал Холева

– Подтверждаю, двенадцать союзных контактов. – Худой как жердь, чуть не тонущий в темно-сером скафандре хорунжий заморгал и быстро облизнул губы. На его бледном лице, даже под фильтром, виднелись синие линии вен. Последние дни превратили веселого парня в тень самого себя. – Полный рапорт, когда получу идентификационные коды…

Взгляды нескольких пар глаз воткнулись в спину Колли в ожидании конкретики. Но та пришла не от места молодого связиста, но от Зелинского, который манипулировал около консоли связи.

– Нет связи с «Баньши», повторяю, нет связи. – Руки в перчатках двигались по клавиатуре компьютера, когда Зелинский менял положение антенны. – Шестая попытка, ответа нет. Диагностика показывает желтый, система работает… Разрешение на открытый текст?

– Нет разрешения, пока мы не знаем окрестности. Колли, осмотрись насчет «Баньши». Зелинский, передай на «Змея», чтобы те тоже попытались. Бойллер, проверь, есть ли какие-то сигналы от их тактической централи. Может, легла главная система. – Кристенсен заставил себя сохранять спокойный тон, но каждый офицер на мостике чувствовал, что командир не надеется на успех. Если «Баньши» был поблизости, радар должен был его зафиксировать, а даже если бы это не удалось, то у эсминца были десятки способов для контакта с «Хищником». Тяжело поврежденный корабль, похоже, не пережил безумного прыжка в немаркированное пространство, а в лучшем случае – остался переброшен не пойми куда из-за мелкой ошибки в навигационных координатах.

Но все молчали. Боялись возражать. Где-то в измученных сознаниях все еще тлела надежда, что приборы могли ошибиться, что эсминец все еще с конвоем.

Дурные вести подтвердил Колли. Хорунжий несколько раз провел соответствующие процедуры на компьютере, прежде чем решился на рапорт.

– Нет идентификационного сигнала с «Баньши», капитан. Похоже, мы его потеряли. Остальные контакты идентифицированы и обозначены. Вражеских кораблей нет.

– «Змей» подтверждает, одиннадцать транспортов и мы, – почти перебил его Зелинский.

Командир медленно, обреченно кивнул. Потеря эсминца была болезненна не только с точки зрения конвоя, лишившегося очередного корабля эскорта. Эскадра летала вместе вот уже два года, и когда управляемый с резервного мостика, летящий на неисправных двигателях «Баньши» исчез во время отчаянного шестисекундного слепого прыжка конвоя, ее моряки и офицеры потеряли более сотни знакомых, а часто – и друзей; к тому же это был дополнительный удар после утраты «Ястреба» всего лишь час назад. И почти месяц тому, если оперировать временем нормального пространства.

Та часть разума капитана, которая мыслила менее реалистически, рассчитывала на то, что «Баньши» найдется, что его забросило куда-то в окрестности баз – все равно, союзных, американских или имперских. Потому что даже плен лучше, чем медленная смерть в вакууме, чем гаснущие фонари, освещающие замершие на черном поле указатели кислорода.

Он заставил себя улыбнуться.

Улыбка означает, что все в порядке. Улыбка гасит сомнения подчиненных, поскольку говорит, что командир знает, что делать.

– Вторая степень готовности, – произнес он. – Фостер, передать экипажу.

Внутри «Хищника» заработали помпы, снова закачивая атмосферу в помещения корабля. Убранная на время боя отовсюду, кроме госпиталя, она, возвращаясь, несла радостную весть. Нечего бояться. Конец тревоге. Все уже в безопасности. Офицеры один за другим освобождали головы от тяжести шлемов боевых скафандров. Бойллер прошлась по волосам рукой в перчатке. Зелинский протер глаза костяшками пальцев. Фостер запустила интерком, и уже через миг новость о понижении состояния готовности пронеслась по коридорам и постам «Хищника». Глубокими, судорожными вздохами экипаж приветствовал все еще горячий воздух внутренних систем корабля.

Кристенсен тоже снял шлем и повесил его на держатель рядом с креслом. Дал своим людям десяток секунд, прежде чем отдал следующие приказы.

– Всем кораблям передать рапорт о состоянии в ближайшие двадцать минут. Через два часа – штаб Моралеса в конференц-зале, – повернулся к связисту. Зелинский быстро кивнул. – Потом дай сюда Макферсона с резервного мостика, пусть примет вахту. Остаются Колли и Лефейн, остальным – отдыхать.

Воздух на корабле почти подрагивал от жары. Снова запущенные системы теплообменников работали на полную мощность, но им нужно было время.

Однако экипажу, похоже, это совершенно не мешало, большая часть солдат, мимо которых он проходил, уже сняли шлемы, дыша горячей, пропахшей электричеством атмосферой со слабым, на грани усталости, но все же энтузиазмом. Этому было сложно удивляться. Ведь климатизированные внутренности скафандра означали боевую тревогу, а потому неудобства, связанные с жарой, обретали новый глубокий смысл.

Через некоторое время после выхода эскадры «Ястреба» на паркинговую орбиту над Болотом, после встречи с транспортной группой и приема на борт первых эвакопаромов Сорок Первого полка, прошло всего пятьдесят часов, и все это время они сражались. Янки восприняли нападение на свою территорию куда серьезней, чем проклятущая планетка заслуживала, стягивая сюда, должно быть, все, что было в секторе. Большая часть врагов сосредоточилась на оперативной группе «Королевского Дуба», но хватило и для них. Когда потрепанный конвой ушел в остановочное пространство, то он сбежал прямо из-под носа двухсот шести снарядов очередного залпа американских кораблей.

За последние сорок восемь часов они потеряли крейсер и три транспорта. Более тысячи людей.

Пока он надеялся, что никто не считает, что это слишком много. Битва продолжалась, и он предпочитал, чтобы его люди не сосредотачивались на оставленных за спиной коллегах.

Госпиталь был единственным местом на корабле, где даже во время тревоги работали кондиционеры, и Кристенсен с радостью чувствовал, как его овевает ветерок. Тут было людно, к тому же суета увеличивалась и состоянием боевой готовности, из-за чего экипажу приходилось все время находиться в скафандрах. Большое по стандартам корабля помещение стояло пустым, но сейчас, сразу после битвы и отчаянного, почти вслепую сделанного прыжка, оно было переполненным.

А раненые все поступали, поспешно располагаемые на раскладных койках в коридоре. Двое медицинских офицеров и санитар непрерывно кружили между людьми, быстро перемещаясь от пациента к пациенту.

Двое техников с ремонтным оборудованием пытались вырезать тихо всхлипывающего матроса из продырявленного осколками скафандра с обозначениями секции вооружения на плече. Один из санитаров – Кристенсен вспомнил, что звали его, кажется, Белатти, – сосредоточенно вынимал единичные фрагменты фильтра шлема, воткнувшиеся в лицо какого-то несчастного, все время говоря с раненым тихим, успокаивающим голосом.

Главный медицинский офицер «Хищника», командор-лейтенант Рошель, позаботилась, чтобы для самых тяжелых случаев оставалось место в центре помещения.

Среди таких раненых была и лейтенант Майя Найт.

Искатель лежала на одной из шести коек для тяжелораненых. Худая и невысокая, без скафандра, она казалась почти ребенком среди бронированных фигур остального экипажа. На обнаженном плече были приклеены медицинские дермы, а на бледном лбу ее была повязка неврального контроля. Из-за подсоединенного к ней кабеля данных казалось, что лейтенант – часть какой-то сложной машинерии.