Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Дугин, не вмешиваясь, переводил весь разговор с французского на русский и с русского на французский. Коммунизм пал. В истории не раз уже разваливались империи – Британская, Оттоманская, Австро-Венгерская, – но на Россию, полагали собеседники, это правило не распространяется. Россия не потерпела исторического поражения, это лишь временный упадок сил. Ей требуется передышка, чтобы восстановиться.

Это собрание открыло канал для проникновения идей «новых правых» в российский мейнстрим. Так же, как в Германии «Веймарской эпохи», смута и экономический хаос создали в России плодородную почву для нарратива о культурном унижении, заговоре международной элиты, жертвой которой стала страна, и об особой идентичности, национальной чистоте, антилиберализме и геополитике – стандартный набор европейских крайне правых[345].

Де Бенуа и некоторые другие представители «новых правых», такие как Роберт Стойкерс и Жан-Франсуса Тириар, неоднократно приезжали по приглашению Дугина и Проханова на встречи с генералами и политиками, представителями побежденных крайних движений – националистического и коммунистического. Геополитика Дугина, позаимствованная у «новых правых», послужила дополнением к уже основательно развитому национальному сознанию армии, помогла придать ему форму.

С 1992 по 1995 год Дугин дважды в месяц читал под покровительством Родионова лекции в Академии Генерального штаба. Мы часто проводили в академии такие встречи, говорит Родионов, добавляя, что его не раз вызывали в кабинет министра обороны Евгения Шапошникова и требовали отчета, с какой стати он приглашает таких ультранационалистов, как Жириновский и Дугин. Однако никто этому не мог помешать. В стране царил хаос, и какие-то там лекции по политической философии вовсе не казались главной угрозой для Российской армии, которой нужно было выплачивать офицерам жалованье, охранять запасы ядерного оружия и выводить контингент из ряда стран.

Родионов говорит, что идею преподавать в академии политическую теорию одобряли далеко не все, но он сам из столкновения с большой политикой вынес убеждение, что военным необходимо основательно разбираться в этом предмете: «У меня был опыт командования военным округом. Я считал своей обязанностью научить офицеров не только стратегии, но и пониманию событий в стране, того, что ждет нас в будущем»[346].

По словам Дугина, за лекции ему не платили, не выдали и удостоверения – его привозили на лекции в принадлежащем военным автомобиле и отвозили обратно. После лекции он вместе со слушателями шел куда-нибудь поесть, выпить, они засиживались допоздна, обсуждая различные вопросы. Эти встречи посеяли семена европейских крайне правых идей в плодородную почву российской военной номенклатуры, лишившейся статуса и привилегий, и семя пошло в рост.

Материалы, которые использовал Дугин, его записи, а также комментарии слушателей сложились в учебник. Этот учебник использовался на занятиях в 1993-1994 гг., а в 1997-м вышел дугинский блокбастер «Основы геополитики». Дугин рассказывал мне:

Сегодня трудно понять, кто финансировал поездки европейских «новых правых» в Россию и с какой целью. Дугин, когда его об этом спросили в 2005 году, сказал, что деньгами помогли какие-то знакомые Проханова (которых он назвал «бандитами» и отказался уточнять имена). Они, по его словам, хотели «развить собственное парадигматическое стратегическое мышление… Им это требовалось неотступно, поэтому они закрыли глаза на полное отсутствие у меня социального статуса».

Благодаря этим встречам термин «евразийство» и прочая геополитическая лексика начали проникать в российский мейнстрим. За двадцать лет до того, как путинский Кремль принял эти слова в качестве более-менее официальной идеологии, они зарождались в ряде дискуссий с европейскими правыми.

Судя по записям, опубликованным в «Дне», «Элементах» и журнале Vouloir Стойкерса (перевод публикации в «Дне»), на одной из более поздних встреч с российскими парламентариями де Бенуа настойчиво призывал к созданию евразийского альянса «на культурном, экономическом и, быть может, военно-стратегическом уровнях»[347], а Стойкерс, также приезжавший на несколько встреч в Москве, согласно той же расшифровке, сказал: «В некотором смысле мы обречены на континентальный альянс, и более того, мы геополитически обречены на то, чтобы США оставались нашим общим врагом». Поразительно, как быстро словарь и концепции «новых правых» переходят к российской политической оппозиции.

Де Бенуа встречался однажды с Геннадием Зюгановым, в ту пору восходящей звездой реформированной Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ), охвостья распущенной КПСС, – но этому жалкому остатку предстояло превратиться во вторую по значимости партию, постоянно присутствующую в парламенте и уступающую лишь создаваемым Кремлем (и часто меняющимся) партиям власти. Возглавив КПРФ, Зюганов вооружил партию националистическими лозунгами, не имевшими ничего общего с ортодоксальным социалистическим учением, зато поразительно близкими к теориям «радикального центра», которые Дугин, по его словам, воспринял от европейских «новых правых» (за это де Бенуа, однако, не готов взять на себя ответственность).

Как мы убедились, де Бенуа не признает то влияние, какое его теории могли через посредство Дугина и Проханова оказать на российскую политику. «Я не могу брать на себя ответственность за изложение моих текстов на языке, которого я не понимаю», – заявил он. По-видимому, он подозревает, что некоторые его слова могли быть переведены неточно или их могли вовсе домыслить за него, и это кажется вполне вероятным при сопоставлении версии Дугина с исходной.

В интервью 1993 года де Бенуа перечислил свои идеологические расхождения с Дугиным, и после этого связь между ними на много лет прервалась. «У меня есть серьезные возражения против конструкта «Евразии», который представляется мне фантасмагорическим», – говорил де Бенуа философу Пьеру-Андре Тагиеффу[348]. Но для Дугина де Бенуа оставался основным источником вдохновения. По словам некоторых общих знакомых, европейские теории, прошедшие через руки Дугина, оказали решающее влияние на постсоветскую Коммунистическую партию, которой предстояло на следующие два десятилетия стать самой крупной и влиятельной политической силой российской оппозиции.