Стокгольмское дело - Йенс Лапидус

Но настроение не улучшилось. Идиотская затея – послать говорить с Юсуфовой вдовой именно его.

Стук каблуков по брусчатке. Он поднял голову – Магдалена. Она смотрела под ноги и слегка, почти незаметно, пошатывалась при каждом шаге. Сразу видно: к каблукам не привыкла. Темные спутанные волосы. Тату на шее: дельфин.

Они стояли посреди площади. Сёдертелье начал просыпаться.

Она обратилась к нему по-ассирийски – кто-то ей сказал, что он говорит на их языке.

– Почему Исак не пришел сам?

– Занят. Просил передать привет. Сказал, что понимает ваши переживания.

– А где Юсси?

– К сожалению, не могу сказать. Мы не должны это обсуждать. Но Исак просил передать, что готов оказать любую помощь. Если что-то нужно – сделаем.

– Где Юсуф? – повторила Магдалена, будто не слышала его слов.

– Я же сказал…

– Исак знает, где мой муж, – перебила она.

Никола не ответил. В голове начало пощелкивать.

– Я хочу знать, где мой муж.

Он поднял руки и помассировал виски. Знал, что сейчас начнется.

– Вы знаете, что случилось с Шамоном?

– Знаю. Я уверена, что все связано. Юсуф был очень напуган.

– Он предполагал какие-то последствия?

– Да… как только они убили Шамона. Знал: что-то случится. И случилось. А я хочу знать: ЧТО?

– Но я ничего не могу сказать. Потому что не знаю.

Магдалена хлюпнула носом.

– Я чувствую… его нет в живых.

Николу прошила судорога сочувствия. Юсуф получил по заслугам: сначала предал Шамона, потом пытался убить Николу и Белло. Но Магдалена-то ни при чем. Выбрала неправильного любовника – вот и вся ее вина.

– Успокойтесь. Пожалуйста… – Никола поднял руку, чтобы погладить ее по плечу, но она отшатнулась.

– Не трогай меня! Я хочу знать, где мой муж! – Она перешла на шведский. – Ты, Никола, должен мне рассказать!

Она хрипела и рычала, как раненый зверь. Как мать, которая держит на руках мертвого ребенка.

Никола оглянулся. Люди останавливаются, поворачивают головы. Кто-то уже двинулся к ним – спросить, не нужна ли помощь.

Он попытался ее успокоить, взял руку, шептал что-то, пробовал увести с площади.

Ударила первая молния. Он зажмурился и застонал. Чуть не упал

– Я хочу знать, где мой муж! Я хочу знать, где мой муж!

Вокруг них собралась небольшая толпа. Ждут, чем кончится.

– Зачем ты пришел? Я хочу говорить с Исаком. Где ИСАК НИМРОД?

Имя Мистера Первого услышали, должно быть даже в Ронне.

– Я ХОЧУ ЗНАТЬ, КТО УБИЛ МОЕГО МУЖА!

Никола отпустил ее, повернулся и пошел, не видя куда идет. Мир полыхнул нестерпимым белым светом. Только бы не упасть.

– Я ХОЧУ ЗНАТЬ, КТО УБИЛ ЮСУФА!

Он уже почти не слышал ее рева. Он тоже хотел бы знать – кто, кроме Юсуфа, причастен к смерти друга. Он давно понял – убийство заказал не Юсуф. Совершенно точно. Не Юсуф.

С сухим грохотом взорвались несколько молний. Голова вот-вот разлетится на куски.

Перевернуть страницу, сказал Исак.

Ну нет.

Он их найдет.

Эмили стояла около новенького тренировочного монстра и пыталась понять, как за него взяться. Йосефин добилась-таки своего – вытащила ее в спортзал.

После встречи в баре прошло не меньше месяца.

Эмили немного успокоилась. Она теперь знала, кто убил Катю. И полиция тоже знала. Ее осенило как раз в ту минуту, когда она встала и пошла к выходу, чтобы избежать пьяных приставаний Магнуса Хасселя. Но главная заноза торчала в сознании и не давала ей жить. Что делать с ребенком, притаившимся в ее животе?

Ее, мягко говоря, удивило поведение Магнуса. Недостойно, непохоже на него, она даже почувствовала что-то похожее на жалость. Он, должно быть, собрался домой, но тут увидел Эмили – и моча в голову ударила. Наверняка собрался домой… если бы намеревался остаться в ресторане, не взял бы с собой портфель. Плащ – ладно. Может, просто забыл снять под парами, а портфель… никаких причин брать с собой портфель, если хочешь вернуться за столик.

И Эмили осенило. Челоовек, собравшийся уходить, естественно, берет свой портфель. Действительно, что-то щелкнуло в мозгу: какой-то умный транзистор, о существовании которого она даже не подозревала. Если вывернуть эту посылку наизнанку, получится вот что: человек, собравшийся вернуться, портфель не берет.

Рюкзак на крыше. Тот, кто оставил его, собирался вернуться. Но что-то ему помешало. Что-то произошло. Убийство? Или что-то иное?

С Адамом в роли убийцы ничего не сходится. Рюкзак на крыше не имеет к нему отношения. К тому же есть и эмоциональная перспектива: люди не убивают тех, кого они стараются защитить. У Адама не было эмоционального мотива для убийства.

Бессвязные мысли последних недель внезапно соединились в стройную, как ей казалось, систему.

Сын Адама. Оливер. Тринадцати лет от роду. Первый раз она видела его на станции метро в Бредэнге. Он попросил помочь отцу. Холодный мартовский день. Оливер снял для рукопожатия размахрившуюся, грязную варежку, и Эмили заметила у основания указательного пальца широкий пластырь. Тогда она не придала этому значения, но теперь-то она понимала, откуда взялся этот пластырь.

Во второй раз, когда она вызвалась помочь ему с письмом адвокату, пластыря уже не было, но на ладони алел сравнительно свежий шрам. Как же она сразу не поняла? И рюкзак на крыше – слишком маленький для взрослого, но в самый раз на худенькую спинку Оливера.

Случайность? Не исключено…

Она почти прибежала домой и бросилась к компьютеру. Перелистала фотографии рюкзака в материалах следствия, которые дала ей Нина. Нашла в Фейсбуке страничку Оливера.

Эмили прекрасно знала, что она ищет, хотя не была уверена, что находка ее обрадует. Хорошо бы это оказалось не так…

Но это оказалось так. На одном из снимков Оливер с рюкзаком за спиной.

С тем самым рюкзаком. Этот рюкзак не просто подходил ему по размеру.

Это был его рюкзак.

Уже стояла глубокая ночь, но она позвонила Нине Лей, потому что пока не могла связать все нитки в понятный узел.

– А вы знаете, который час? – спросила Нина матовым спросонья голосом.

Выслушала и пообещала перезвонить.

Нина позвонила через пару дней.

– Мы отпускаем Адама Тагрина, – мрачно сказала она. – Подозрения несостоятельны. Но его сын будет помещен в исправительное учреждение. Он подозревается в убийстве Кати. Оливер признался на предварительном допросе.