Участок - Алексей Слаповский

– Подкрепиться бы. Все равно договорились.

– Ну, давай подкрепимся. Только недолго – темнеет уже.

16

Через час совсем стемнело, и Липкина приступила к выполнению плана, который давно задумала. Позвав Мурзина, который очень уважал ее, она объяснила ему, что нужно сделать:

– Ты провод протяни с моей стороны, а проволоку кое-где туда выставь, сквозь шели. А то козы ее совсем одолели, даже сквозь забор объедают все! Пусть их током шибанет!

– Переходник бы нужен, трансформатор, – технически рассудил Мурзин. – А то пущу все двести двадцать вольт, а подойдут не козы, а Нюра.

– И пусть! – согласилась Липкина, но тут же спохватилась: – Нет, так не надо. Сидеть еще из-за такой дуры. Давай этот свой переходник. Козе-то хватит?

– До смерти не убьет, а напугает. А может, и убьет. Это, Мария Антоновна, вообще загадка. Кому-то и сто вольт хватит, а я три раза по триста с лишним ловил. И ничего.

– Лучше бы до смерти, – пожелала Липкина. – Одну козу, больше не требуется.

– Это уж как выйдет. – Тут Мурзин замялся. Уважать он Марию Антоновну уважал, но и помнил, что есть все-таки закон и порядок. Поэтому уточнил:

– Говорите, Кравцов за вас?

– Да он мне кум почти! – горячо сказала Липкина. – Я его с Людмилой Ступиной фактически сосватала! Вот-вот поженятся благодаря меня, а ты сомневаешься! Он мне по гроб жизни благодарен! Так что – действуй! И возись скорей, ночи-то короткие!

17

Ночи в Анисовке летом короткие. Хотелось сказать – как везде, но вспомнилось, что существуют северные края, где ночей иногда фактически совсем нет. Анисовка же в той срединной России, где все идет обычным порядком.

То есть этот обычный порядок может кому-то показаться необычным, но это уж кто к чему привык.

Утром Нюра увидела курицу, которая предсмертно трепыхалась у забора. Подошла, обнаружила провод. Дотронулась до курицы, и ей показалось что ее слегка чем-то укололо.

– Так, значит? На убийство уже готова? – Нюра огляделась и увидела Синицыну. И завопила что есть мочи: – Умираю! Убили! Кто-нибудь!

Синицына тотчас же оказалась рядом:

– Что случилось, Нюра?

Нюра, оседая на землю, вымолвила:

– Током... Ток пропустила Липкина, чтобы меня убить! Как в фашистском концлагере, сволочь старая! Ох, умираю... Помоги встать, баба Зоя!

– А меня не дернет?

– Я за проволоку-то не держусь! А во мне уже нет ничего!

Синицына осторожно коснулась Нюры, проверила. И стала помогать ей подняться, причитая:

– В самом деле, зверство какое! Учительница называется! Я помню, она еще когда моих детей учила, измывалась над ними. Меня каждую неделю хаяла, а я старше ее, между прочим! И что вышло? Мои обои в городе, с высшим образованием, у них должности, а она кто? Как была, так и осталась! Ты, Нюра, вот что. Пиши заявление, я свидетельницей подпишусь!

Нюра согласилась, что мысль хорошая. Села с Синицыной за столиком во дворе писать заявление.

Липкина из окна увидела это, сразу поняла, в чем дело, достала тетрадь, ручку и тоже начала что-то сочинять.

Через час Шаров протянул выкупавшемуся и пришедшему в администрацию Кравцову два листка:

– Вот, участковый. Самая твоя работа. Разбирайся давай.

Кравцов взял листки. Первый начинался словами:

«Я Сущева Анна Антоновна находясь в одиноком состояние беззащиты мужа который в данный момент в отсутствие в связи с местом работы заевляю на девствие соседки Липкиной что она хотела меня убить током как курицу которую она убила утром а хотела меня изза забора который хочет разрушить самовольным методом и готова на любое убийство меня ни останавливаясь и и невзирая перед никакими беззаконными последствиеми...»

Второй начинался так:

«От Липкиной Марии Антоновны, Заслуженного Учителя Союза (зачеркнуто) Российской Федерации, проживающей в с. Анисовка Полынского р-на Сарайской обл. Заявление. В настоящий момент, когда партия и (зачеркнуто) правительство уделяет постоянное и неослабное внимание заботе о сельской интеллигенции и, в частности, о труде сельского учителя, который является носителем того лучшего, что отличает передовые слои нашего идущего вперед семимильными шагами прогрессивного общества, находятся отдельные личности, чей образ жизни и мыслей несовместим с обликом достойного гражданина нашей великой страны, а в нашем конкретном случае гражданки, имея в виду мою соседку т. Сущеву А.А...»

Кравцов, прочитав, улыбнулся.

– Зря смеешься, – упрекнул Андрей Ильич. – Кажется, что пустяк, но из-за пустяка такие дела могут быть!

– Это точно! – послышался голос.

В открытом окне показался Хали-Гали. Не заходя в помещение, он начал рассказывать:

– Лет тридцать назад, а то и больше, было такое дело. Два соседа, Иван и Семен. Оба как братья похожие, тяжелые такие, молчуны. Взял Иван у Семена лошадь навоз возить. Вернул хромую. Семен ладно, молчит. И молча, значит, у Ивана поросенка телегой задавил. Не нарочно. Иван тоже молчит. Зато у Семена сарай сгорел. Без свидетелей. Ладно. Через неделю у Ивана пасека огнем занялась. Хорошо. После этого у Семена корова невесть чего объелась и сдохла. Ладно. Тут же у Ивана...

– Ты короче, – сказал Шаров, хотя слушал с интересом.

– Можно и короче. Сошлись они на гулянке. Рядом их посадили, чтобы помирить. А они сидят молчком и выпивают. И тут Иван берет скамейку, людей с ее сбрасывает и скамейкой Семена по голове. Тот упал. Но поднялся. И Ивана тоже по голове, но не скамейкой, а поленом. И очень удачно ударил, прямо в темю. Иван полежал, полежал – да так и не встал. А правильно, кто первый начал, тот и виноват. Я вот тоже Дуганова угощу поленом или чем покрепче.

– Это за что?

– А за то! Плетень он на огороде нагородил! И ладно бы нагородил, но он же его пустил от старого колодца моего до дикой груши. А с этой груши я еще маленьким упал, потому что наша она была! Принимайте меры вы власть! А то я самоуправлением займусь, кроме шуток!

– Видишь, что делается? – пожаловался Шаров Кравцову. – Кто-то слух пустил, что землю будут заново разгораживать. Вот они с ума и сходят. До нехорошего может дойти. Главное – сроду у нас меж огородами не было ничего!

– А вы пустите обратный слух, но правдашный, – посоветовал Хали-Гали. – Что никто ничего заново разгораживать не будет. А кто уже нагородил – убрать!

– Убрать... Сказать-то легко... Ладно, пошли.

18

Они пошли разбираться. Дуганов в самом деле ладил плетень и замахнулся издали топором на пришедших:

– Я против частной собственности, но это собственность личная! Ее даже при социализме разрешали! И не лезьте поэтому! У меня невроз, Андрей Ильич, не рискуй, пожалуйста!