Ореховый лес - Мелисса Алберт

Она улыбнулась моему смущению и отсалютовала двумя пальцами – как девчонка в старом кино.

Никаких особых прощаний, поняла я. И повернулась к ней спиной, зная, что ее глаза будут последним, что я буду помнить, когда все прочие воспоминания об этом мире станут плоскими, как фотографии.

Я ступила на сверкающий песок на самой границе Сопредельных земель.

Песок был горячим, как уголья. Его жар обжигал мне стопы, обжигал все тело, раня больнее, чем лучистые искры. Я набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, но боль уже прошла. Песок становился из сверкающего просто белым, потом бурым, потом сквозь него потянулись стебли – и наконец я шла по сплошной траве. Взглянув вперед, я увидела около акра заросшей лужайки перед покосившимся, полуразрушенным домом. Перед «Ореховым лесом».

Маленькая часть меня, которая еще не устала что-то чувствовать, почувствовала страх. Сколько же прошло лет, что особняк превратился в такую развалину? Издалека он выглядел живописно, но чем ближе я подходила, тем ясней видела разрушения. Огромное строение выглядело так, будто выросло из земли, – и теперь земля пыталась вернуть его себе. Плющ оплетал потрескавшиеся оконные рамы, трава прорастала сквозь ступени. Пруд выглядел как лягушачья лужа, заросшая ряской, и пах еще хуже.

Дойдя до ступеней, я приподняла край своего богатого платья принцессы и пнула обломки концом туфельки. Потом я поднялась к двери и постучала.

Я долго ждала, но ответа не было. Дверь оказалась заперта, и, хотя можно было забраться внутрь через окно, я не видела в этом смысла. Стрелки сумасшедших часов Орехового леса закончили свой бег. Если Алтее повезло, она уже была мертва.

Но я искала вовсе не ее.

Ворота Орехового леса вывели меня обратно в обычный мир. Никаких ущелий, никаких сверкающих рощ. Я босиком пошла в сторону шоссе, чувствуя ступнями каждый камешек, каждый желудь на лесной дороге. Первая же машина, проезжавшая мимо, замедлила ход, чтобы получше рассмотреть меня – девицу в рваном длинном платье, со спутанными волосами, спадавшими до середины бедер. Но никто не останавливался. По внешнему виду машин я пыталась определить, сколько здесь прошло времени, и не преуспела. По крайней мере, летающих автомобилей еще явно не изобрели.

Наконец мини-вэн, проехавший было мимо, затормозил и дал задний ход. Машину вела пожилая женщина в косынке на седых волосах. Она опустила стекло со стороны пассажира и уставилась на меня.

– Детка, с какого перепуга ты разоделась в такое платье в лесной глуши?

Я разучилась говорить с обычными людьми. Не могла найти слов. Я попробовала успокаивающе улыбнуться. Не бойся меня, старая женщина, я не причиню тебе вреда. Наверное, вот тут-то она и испугается. До совсем недавнего времени я была – в прямом смысле слова – сказочным чудовищем.

Дама фыркнула.

– Не надо на меня скалиться. Ты либо отбилась от компании на ролевой игре, либо твоя история еще интересней, но в любом случае…

– У меня нет истории, – выпалила я. Голос мой звучал как скрип ржавых петель.

– Нет так нет. Тебя нужно подвезти или как?

Я покачала было головой, потом одумалась и кивнула. И медленно обошла уродливую машину, чтобы забраться внутрь. Тормозные огни мигали, как глаза насекомого, а запах внутри не был похож ни на один другой запах на земле и на небе. Это запах нового автомобиля, вспомнила я. Давай, вспоминай, Алиса.

– Спасибо, – пробубнила я – минут на пять позже, чем следовало.

– Боже, как от тебя пахнет, – ужаснулась водительница. – Слушай, тебя что, похитили? И ты смогла убежать? Может быть, мне сразу отвезти тебя в полицию?

– Какой сейчас год? – вырвалось у меня невольно.

Глаза женщины расширились.

– Бедная девочка. Ты правда не знаешь?

Она сказала – и я с закрыла глаза. Два года. Со дня, как я вошла в Ореховый лес, прошло два года. Это было одновременно лучше и хуже, чем я могла рассчитывать; в моей груди смешались облегчение и ужас, вызвав дрожь во всем теле. Начав дрожать, я уже не смогла остановиться. Паника накрыла меня, как огромная рука, и я сдалась.

В детстве я пробовала ходить по узкой оградке детской площадки, представляя, что это веревка канатоходца. В конце концов я поскользнулась и упала на нее прямо животом. У меня перехватило дыхание, и изо рта вырывался только хриплый свистящий звук, от которого остальные дети бросились врассыпную.

Примерно так же мой голос звучал сейчас. Я не могла дышать и не могла прекратить издавать эти ужасные звуки. В сочетании с моим оборванным видом это страшно напугало женщину за рулем, она погнала как сумасшедшая, одновременно звоня кому-то по телефону и отодвинувшись от меня, насколько это было возможно. Прошла целая вечность, пока машина наконец со скрежетом не затормозила на парковке у заправки, где уже поджидала «скорая помощь».

Когда медики открыли дверцу с моей стороны и помогли мне выйти, я молча им подчинилась. Они было отшатнулись, но быстро оправились и бережно повели меня к своей машине.

– Вы можете назвать свое имя? – мягко спросил один из них, похожий на более худой вариант Гарольда.

– Элла Прозерпина, – отчаянно сказала я.

– Отлично, Элла, ты можешь идти сама? Постарайся разгибать колени.

– Нет. Элла – это моя мать. А я Алиса. Алиса Кру. Алиса Прозерпина. Я – Трижды-Алиса.

Санитары обменялись взглядами у меня над головой и почти что внесли меня в машину на руках.

По дороге мне как-то удалось заснуть. Проснувшись, я обнаружила, что на мне чистый больничный халат. Я сморщилась от ужасного запаха, проснулась окончательно и поняла, что запах исходит от меня самой. Казалось, что с момента, когда я заснула, прошла еще пара лет.

Я глубоко вдохнула, готовясь во весь голос закричать в паническом страхе, и тут увидела ее. Она сидела и дремала в больничном кресле возле моей кровати. Голова ее свешивалась на грудь, и в черных волосах виднелись нити седины. На ней была черная толстовка с капюшоном, черные джинсы и потрескавшиеся ковбойские сапожки – ее вечная обувь, которую я помнила с раннего детства.

Моя мама. Элла Прозерпина.

Я села в кровати, подождала, когда отхлынет волна головокружения, и спустила ноги на пол. Мои мышцы затекли и работали странно, будто отвыкли действовать, но холод линолеума отчасти утишил горячую пульсацию в стопах.

– Элла, – прошептала я. – Мама.

Она резко вскинула голову, шумно вдыхая через нос. При виде меня она улыбнулась, потом ахнула, и ее глаза наполнились слезами. Вскочив, Элла обхватила меня обеими руками и до боли сжала, и долго не выпускала из объятий.

Когда мы обе наплакались и насмотрелись на лица друг друга, и я, пересчитав ее новые морщинки в углах глаз и седые волоски, решила, что готова пережить потерю двух лет жизни, она наконец задала вопрос.