Люди и боги - Роман Суржиков

— Черта с два! — Взревел Дольф. — Я брат графа, а вы кто такой?!

— Тише, тише, господа!.. — Эрвин и граф в один голос осадили офицеров.

Эрвин сказал Эрроубэку:

— Граф, простите вспыльчивость моего капитана. Пламя битвы еще не остыло в его жилах.

Эрроубэк склонил голову:

— И вы, герцог, простите моего брата. Он слишком расстроен гибелью своих солдат, потому сказал сгоряча, не подумав.

— Понимаю его чувства, — согласился Эрвин. — Гибель подчиненных — горе для полководца.

— Однако, милорд, мы с братом не отказались бы узнать: почему вы заняли именно эту позицию? Откуда знали, что Векслер нападет?

— Повторюсь: я не знал этого. Как завещала Светлая Агата, я просчитал разные варианты. Среди них был и тот, что у Векслера найдется шпион среди ваших дозорных.

Граф скривился:

— Крысы, клопы и шпионы — если заведутся, то никак не избавишься… Что ж, милорд, я найду и повешу этого паразита. А вас поздравляю с победой, милорд.

— Благодарю, — мягко сказал Эрвин. — Простите, что напоминаю: вы обещали мне батальон. Но еще не выступив в поход, ваш батальон сильно уменьшился в числе. Прошу восполнить потери.

У полковника Дольфа глаза полезли из орбит:

— Восполнить потери?! Мои люди погибли за вас! Это ваша война, герцог!..

Граф осадил брата:

— Дольф, ты ошибаешься в своей оценке. Эта война касается всех достойных людей. Милорд, я бы рад помочь, но вы сами понимаете: не могу же я оставить замок без защиты!

— Дайте мне кавалерию. Она все равно не пригодится в случае осады.

— Сколько, милорд?

— Как и было сказано — батальон.

Дольф еще сильнее выпучил глаза, но сумел смолчать. Граф развел руками:

— Совершенно невозможно, милорд. У меня попросту нет столько.

Пожалуй, он не врал. По прикидкам Эрвина, граф сохранил не больше пятисот всадников.

— Дайте всех, кто есть. И в знак крепости нашего союза я прошу, чтобы ваш брат возглавил их.

Дольф тут же надулся от важности:

— Я, конечно, почел бы за честь. Но помимо сказанного выше, меня смущает то, как вы распорядились трофеями. Милорд, вы хотите вернуть все имущество убитых врагов их наследникам?

— Верно. Более того, прошу именно вас, милорды, заняться этим.

— Не кажется ли вам, что мы имеем право на долю трофеев?! Мы пролили много крови в этом бою! Гораздо больше, чем вы.

Эрвин предвидел это требование.

— Господа, рыцари Векслера сражались очень хорошо, а значит, под ними были свежие кони. Очевидно, после ночного марш-броска они сменили лошадей. Этак в миле отсюда — вероятно, за тою рощей — стоит целый табун заводных коней под охраной горстки сквайров. Я уже послал туда отряд. Всех захваченных лошадей я готов отдать вам.

Братья Эрроубэки обменялись удивленными взглядами. От восьмисот до тысячи коней — роскошный улов, поистине королевский!

Граф поклонился Эрвину:

— Милорд, ваша щедрость не знает границ! Я с радостью предоставлю вам отряд кавалерии, а мой брат почтет за честь возглавить его.

— Гм, да, милорд, — пробасил Дольф, — почту за честь.

Полковник Дольф был обидчивым идиотом, Эрвин не отказался бы прогнать его к чертям. Но, оставшись в замке, полковник убедит брата дать Эрвину худших воинов и минимальное снабжение. Если же Дольф встанет во главе отряда, то отряд будет укомплектован как следует.

* * *

Гул копыт возвестил возвращение второй роты. Лейтенант Манфрид явился с докладом.

— Генерал Векслер ушел, милорд.

Иного Эрвин и не ждал. Манфрид продолжил доклад очень сухо, всеми силами стараясь, чтобы он не звучал самооправданием:

— Противник наспех устроил засаду, она задержала нас и дала генералу уйти. Но мы вовремя заметили засаду и выиграли бой. Двенадцать альмерцев взято в плен, семь убито. С нашей стороны — четверо раненых.

— Благодарю, лейтенант. Пленных — к остальным, раненых — в лазарет.

Альмерцев избавили от доспехов и присоединили к группе однополчан. Пленные стояли среди поля, вдоль полосы смятой пшеницы, под палящим полуденным солнцем. Без оружия, брони и плащей они выглядели жалко. Мокрые поддоспешники липли к телам, создавая ощущение наготы. У многих не имелось штанов: ножные латы сняли вместе с кожаной подстежкой, засверкали голые волосатые икры. Мечи и доспехи пленных лежали осторонь. Сложенные горками, накрытые белыми плащами они весьма напоминали могилы.

Эрвин поехал вдоль строя альмерцев, чувствуя нечто… Неловкость? Жалость? Это ведь не зажравшиеся путевцы и не подонки майора Бэкфилда. Альмерские дворяне — люди одной с Эрвином породы. Он заметил и несколько агатовцев — родовые черты бросились в глаза. И пару знакомых, коих встречал при дворе: вот этот был в гвардии герцога Айдена, тот — ухлестывал за Аланис. А вот офицер постарше — вполне возможно, он бился еще на Золотой войне, бок о бок с Десмондом Ориджином… Раньше Эрвину казалось, что эта близость пойдет на пользу: рыцари Альмеры легко перейдут на его сторону. О, наивная простота. Славный полк генерала Векслера, цвет альмерской аристократии, разгромлен, унижен и пленен. И эти люди встанут на сторону победителя?..

Он раскрыл было рот, но растерял слова. Проехал несколько шагов, откашлялся. В голове почему-то вертелось: «В большинстве своем, случайные жертвы». Еще думалось: как же не хватает Аланис!

— Гхм… Воины Альмеры…

Скользнул взглядом по лицам пленных: на каждом — угрюмая тоска.

— Я собирался сказать другое, но… Скажу, что думаю. Тьма сожри, вам не повезло. Боги удачи трижды отвернулись от вас. В первый раз — когда генерал Векслер, с коим вы связаны долгом чести, поклялся в верности Галларду Альмера. Во второй — когда Галлард вступил в сделку с Кукловодом, продав душу в обмен на герцогство. И в третий — когда нынешним утром вы пришли на поле битвы позже меня. Ничто из этого не зависело от вас, и потому вам должно быть досадно вдвойне. Вы невольно оказались на стороне тьмы и столь же невольно потерпели поражение.

Многие вперили в него холодные взгляды. Мол, не надо сочувствия, сами знаем, что мы в дерьме. Эрвин продолжил не без труда:

— Я пришел с войском на вашу землю не затем, чтобы покорить ее. Моя цель — свергнуть еретика и узурпатора, который получил титул герцога, заказав убийство собственного брата. Я передаю слово святой матери Корделии, она будет говорить от лица всего Праматеринского капитула.

С чувством постыдного облегчения Эрвин уступил слово. Мать Корделия начала речь — и даже ближние пленники едва услышали слова. Слишком много лет она прослужила Сестрице Смерти, слишком въелась привычка говорить тихо и скорбно. Осознав свой недостаток, священница дала знак монашке-помощнице. Та принялась повторять слова Корделии глубоким и зычным голосом: