Задача трех тел - Лю Цысинь

– А после этого нас выслали в глушь! – Толстуха махнула рукой. – Две из нас поехали в Шааньси, две другие в Хэнань, в самые отдаленные и нищие углы. Отправляясь туда, мы были полны энтузиазма, но его хватило ненадолго. После целого дня работы в поле уставали так, что были не в состоянии даже одежду постирать! Лежали вповалку в протекающих соломенных шалашах и слушали, как волки воют по ночам. Тогда мы и начали пробуждаться от мечтаний. Гнили там в медвежьих углах, и никому не было до нас дела…

Снова заговорила однорукая, глядя в землю:

– Там, в деревне, бывало бредешь по пустоши и нет-нет да и натыкаешься на другого хунвэйбина – товарища или врага. Поднимешь глаза, посмотришь: оба в лохмотьях, оба с ног до головы в грязи и навозе… Нам нечего было сказать друг другу.

Толстуха уставилась на Е.

– Тан Хунцзин – так звали ту девчонку, что нанесла твоему отцу последний, смертельный удар – утонула в Желтой реке. Наводнение унесло нескольких общинных овец. Тогда парторг воззвал к присланным студентам: «Революционная молодежь! Пришло время испытать ваше мужество!» Ну, Хунцзин с тремя другими и сиганули в воду – спасать овец. А было это ранней весной, на реке еще держался тонкий ледок. Все четверо погибли, и никто не знает даже отчего – от переохлаждения или просто утонули. Увидев их тела, я… я… Нет, пошло все к черту, не хочу больше об этом говорить! – Она закрыла глаза и всхлипнула.

В глазах тощей тоже стояли слезы. Она вздохнула.

– Через некоторое время мы вернулись в город. И что с того? У нас как не было ничего, так и нет. Тем, кто приехал из деревни, приходится совсем туго. Мы не можем получить даже самую грязную работу! Ни работы, ни денег, ни будущего. Ничего.

У Е не было слов.

Опять подала голос однорукая:

– Есть такой фильм – «Клен». Не знаю, ты смотрела, нет? Там в конце взрослый и ребенок стоят на могиле хунвэйбина, погибшего во время фракционных войн. Ребенок спрашивает: «Они герои, да?» Взрослый отвечает: «Нет». Тогда ребенок спрашивает: «Они злодеи?» Взрослый отвечает: «Нет». «А кто же они тогда?» – спрашивает ребенок, и взрослый отвечает: «История».

– Слышала?! – Толстуха возбужденно взмахнула рукой. – История! История! Сейчас настала новая эпоха. Кто-нибудь когда-нибудь вспомнит о нас? Помянет нас хоть словом? Ты, что ли?! Все, абсолютно все будет забыто!

И три бывшие хунвэйбинки ушли, оставив Е на спортплощадке одну. Полтора десятка лет назад, в дождливый безрадостный день она точно так же стояла здесь и смотрела на своего мертвого отца. В голове Е Вэньцзе продолжали звучать последние слова бывшей хунвэйбинки…

В лучах заходящего солнца от тонкой фигурки Е протянулась длинная тень. Вспыхнувшая в ней искорка надежды, что люди стали лучше, угасла. Крохотное сомнение в оправданности своего предательства тоже исчезло без следа.

Е незыблемо уверилась в истинности своего идеала: привести c просторов Вселенной в мир людей высшую цивилизацию.

Через полгода после возвращения в Цинхуа Е Вэньцзе взялась за важное дело: подготовить проект большой радиоастрономической обсерватории. Она объездила всю страну с изыскательской партией, выбирая наиболее подходящее место для строительства. Первоначальные соображения были чисто техническими. В отличие от обычных, радиоастрономическая обсерватория не предъявляет особых требований к состоянию атмосферы, для нее важно иметь как можно меньше электромагнитных помех. Е побывала во многих местах и наконец выбрала одно, самое чистое в этом отношении, – в уединенных холмах на северо-западе.

Растительный покров лессовых возвышенностей был скуден. Изъеденные эрозией склоны походили на старые, морщинистые лица. Осмотрев окрестности, изыскатели остановились на отдых в деревушке, большинство обитателей которой жило в традиционных пещерных жилищах. Руководитель сельхозбригады сразу признал в Е человека образованного и спросил, умеет ли она разговаривать на иностранном языке. Е осведомилась, о каком языке речь. Он ответил, что не знает, но если она умеет говорить по-иноземному, то он, руководитель, пошлет кого-нибудь наверх за Бетюном[61], с которым ему нужно кое-что обсудить.

– Бетюном? – изумилась Е.

– Да мы просто не знаем, как имя этого иностранца, вот и зовем его «Бетюн».

– Он врач?

– Нет. Он сажает на холмах деревья. Уже почитай три года.

– Сажает деревья? Зачем?

– Говорит, для птичек. Тут, говорит, есть один вид – вот-вот исчезнет.

Новоприбывших разобрало любопытство, и они попросили руководителя отвести их к «Бетюну». Все поднялись по тропе на пригорок, и руководитель указал на одно место среди лессовых пустошей. Глазам Е предстала радостная картина: один из склонов был покрыт молодым лесом. Казалось, будто на старый, пожелтевший холст плеснули зеленой краски.

Вскоре они увидели иностранца. Если не считать светлых волос, зеленых глаз, потертых джинсов и ковбойского вида куртки, он мало чем отличался от местных жителей, всю свою жизнь трудившихся в поле. Даже кожа его приобрела тот же темный оттенок, что и у них. Особого интереса к гостям «Бетюн» не проявил. Он представился как Майк Эванс, о своей национальности ничего не сказал, но в его английском был явственно слышен американский акцент. Эванс жил в простой двухкомнатной хижине, заваленной инструментами для ухода за растениями. Тяпки, лопаты, пилы для обрезания веток и прочее – все непритязательное, сработанное местными мастерами. Вездесущая северо-западная пыль тонким слоем покрывала грубо сколоченную кровать и кухонный стол. На кровати лежала груда книг, в основном по различным отраслям биологии. Е сразу заметила «Освобождение животных» Питера Сингера. Единственным признаком современности служило маленькое радио на батарейках. Еще в хижине был старый телескоп.

Эванс извинился, что не может предложить гостям что-нибудь выпить: кофе давно закончился; вода была, но в распоряжении Эванса имелся только один стакан.

– Можно спросить, чем же вы здесь, собственно, занимаетесь? – поинтересовался один из коллег Е.

– Спасаю жизни.

– Спасаете жизни?.. Чьи – местных жителей? Конечно, здешняя экология…

– Да что вы все заладили одно и то же? – неожиданно вспылил Эванс. – Значит, чтобы считаться героем, надо непременно спасать человеческие жизни, да? А спасать другие виды – это так, чепуха?! Кто дал людям право так заноситься? Не-ет, люди в спасении не нуждаются. Они и без того живут лучше, чем заслуживают.

– Нам сказали, что вы пытаетесь сохранить какой-то вид птиц…

– Да, ласточку. Подвид северо-западной бурой ласточки. Ее латинское наименование слишком длинно, не стану вас затруднять. Каждую весну они, следуя древнему непреклонному инстинкту, возвращаются с юга. Они гнездятся только здесь; но поскольку лесные массивы сокращаются с каждым годом, птицы лишаются деревьев, на которых можно было бы свить гнездо. Когда я открыл этот подвид, в нем насчитывалось не больше тысячи особей. Если так будет продолжаться, то лет через пять от него ничего не останется. Деревья, которые я посадил, стали для ласточек домом, и популяция понемногу растет. Нужно посадить еще – пусть этот Эдем станет побольше.