Витающие в облаках - Кейт Аткинсон

— Ха, ха, — сказал Боб. — Ты очень остроумная, правда?

Дверь спальни была приоткрыта, и я легонько подтолкнула ее; она открылась чуть шире — ровно настолько, чтобы моему взору предстал обнаженный Боб, возлежащий на смятых пурпурных простынях.

— Мозг и мозг, что такое мозг? — сказал Боб нелепым голосом.

Я еще чуть-чуть приоткрыла дверь, чтобы увидеть его собеседницу. Специалистка по «Финнегану» стыдливо прикрывала простыней грудь, но под простыней, видимо, была также обнажена.

— О чем ты говоришь? — обреченно спросила она.

Я распахнула дверь.

— Жопа, — красноречиво сказал Боб, увидев меня.

Специалистка по «Финнегану» очень реалистично завизжала.

— Это «Звездный путь», — услужливо подсказала я ей. — Эпизод называется «Мозг Спока», из третьего сезона.

С этими словами я закрыла дверь спальни. Больше мне ничего не пришло в голову.

Я уже собиралась уйти, но тут зазвонил телефон. Я взяла трубку и молча выслушала то, что говорил голос на другом конце. Наконец я сказала:

— Ясно. Хорошо, я ему передам.

Я снова открыла дверь спальни, и Боб поднял руки, словно желая сказать «не стреляй».

— Боб, у меня плохие новости, — мрачно сказала я.

— Свет отключили? — принялся гадать он. — У нас кончился чай? Ты от меня уходишь?

Последнее прозвучало особенно уныло.

Я вздохнула:

— Нет, ни то, ни другое, ни третье. Твой отец умер.

Бедный Боб-старший — я его едва знала. Наше общение ограничивалось редкой беседой за чаем о садовых или государственных делах. Но все же это у меня сейчас текли слезы по щекам, а Боб беспомощно пялился на специалистку по «Финнегану», пока она одевалась и уходила.

Какие-то на редкость ужасные сутки выдались.

— Клепаный корабль! — воскликнула мадам Астарти, когда из гардероба вывалилось тело и упало прямо на нее.

Мадам Астарти открыла киоск раньше обычного и сейчас сидела в нем с чашкой чаю, рассеянно тасуя колоду Таро и думая, съесть ли весь «Кит-Кат» сейчас или оставить две палочки на потом. Вдруг она услышала странное тиканье. Она вышла из киоска, дошла до военного мемориала и подозрительно осмотрела его. Обезвреженная торпеда определенно тикала, словно будильник, готовый разразиться звоном. Мадам Астарти огляделась вокруг: кажется, кроме нее, никто не заметил. Торговец рыбой Фрэнк отпирал свою палатку, возясь с неподатливым замком.

Тут мадам Астарти осознала, что слышит еще один звук — на этот раз подобный жужжанию большого злого насекомого.

— Смотрите-ка! — изумленно крикнула она Фрэнку, указывая в синее небо, где нарезал круги, спускаясь все ниже, небольшой самолет — один из его моторов дымился.

Фрэнку наконец удалось рывком открыть ставни — именно в этот момент самолетик упал в море, издав что-то вроде хлопка. Через несколько минут в воде показалась женщина; она вышла из моря на пляж. Такое не часто увидишь, подумала мадам Астарти.

Фрэнк не мог отвлечься на выходящую из воды женщину: он кричал — из-за зрелища, открывшегося ему в ларьке. На прилавке, где обычно красовались тушки камбалы и трески и ведра с моллюсками-трубачами, теперь лежал совершенно иной улов — мертвое женское тело с ломтиком лимона в зубах, украшенное веточками петрушки.

— Когда Мэйбл Оггородд приехала в долину ходить за Дональдом, ей было тридцать четыре года. Она была пассивна, как мебель, и благодушна, как лужайка для боулинга.

(Как причудливы фигуры речи моей матери-которая-мне-не-мать.)

Мэйбл была очень религиозна; в детстве она утверждала, что у нее бывают видения. Малоизвестная христианская секта чрезвычайно строгих взглядов, к которой принадлежали родители Мэйбл, этого не одобряла, и на Мэйбл наклеили ярлык фантазерки-еретички, которая того и гляди скатится в папизм и идолопоклонство. Сейчас Мэйбл больше не интересовалась церковными институтами и ритуалами, но утверждала — как до нее Жанна д’Арк, — что Господь лично беседует с ней все время, иногда посылает Своего Сына перемолвиться с ней словечком, а время от времени ей выпадает встреча тет-а-тет с самим Святым Духом. Еще Мэйбл, тоже подобно Жанне д’Арк, в одиночку сражалась с врагом. Только в случае Мэйбл это были войска Сатаны, а не англичане (разница есть, кто бы там что ни говорил).

Мэйбл и сама была англичанка. Она родилась в Бристоле в семье потомственных моряков, несмотря на сухопутную фамилию. Уже много веков Оггородды бороздили моря, служили в экипажах военных кораблей, погружались под воду в субмаринах и водили по океану суда с полными трюмами рабов. Последний мужчина в роду Оггороддов — брат Мэйбл — пошел ко дну в Южно-Китайском море, когда его корабль торпедировали, и семья была весьма разочарована тем, что мореходные гены вымрут вместе с Мэйбл, которая решила остаться непорочной, как монахиня.

Все свое детство Мэйбл мечтала о собственных детях, но отказалась от личного счастья и отринула всякую мысль о браке, когда под Тобруком ее жениху — Дадли — пуля пробила сердце. И это несмотря на маленькую Библию, которую Мэйбл подарила ему на прощание. Библия аккуратно поместилась в нагрудный карман и должна была останавливать пули и спасать Дадли жизнь — в соответствии с историей, вычитанной Мэйбл в одном журнале. После того как Библия фатально не справилась с задачей, Мэйбл не сразу определилась, веру во что ей следует отбросить — в Бога или в печатное слово. Она выбрала второй вариант и с того дня ни разу не открыла журнал или даже газету. После смерти жениха Мэйбл пошла учиться на медсестру. Раньше она рассчитывала, что он останется в живых, и собиралась народить столько детей, что при необходимости хватило бы укомплектовать весь британский военно-морской флот.

На шее Мэйбл носила простенький золотой крестик — его подарил Дадли, когда последний раз приходил на побывку. Цепочка была такая тонкая, что уже начала исчезать в складках и выпуклостях вокруг подбородка Мэйбл. Ибо Мэйбл была толстая. Вежливого слова тут никак нельзя было подобрать. Ее личный Бог никак не ограничивал ее аппетит или число потребляемых ею калорий — и даже наоборот: у Мэйбл было ощущение, что Господь активно поощряет ее к еде. Она рассуждала так: ее тело сотворено Господом, а следовательно, приумножать это тело — значит возносить Господу хвалу. Ведь это Господь посылает на землю всяческое изобилие — даже пироги с нутряным салом и «черную булку», — и кто она такая, чтобы этим пренебрегать? Лахлан, впервые увидев Мэйбл, назвал ее коровой. В самом деле, она странным образом напоминала корову джерсийской породы — и цветом волос, и длиной ресниц, и колыханием обширных яловых боков. Однако при всей своей массивности она была статной, почти величественной — скорее похожа на великую королеву племени дикарей, чем на дойную корову. И ела она — а ела она много — деликатно, как кошка.

«Хорошо утрамбована», — бормотал Дональд, у которого сохранилась речь, хотя почти все остальное было отнято. Он, вопреки обыкновению, привязался к новой сиделке. Мэйбл была неизменно мила с ним и так усердно осыпала его словами «благослови вас Господь» и «как Бог свят вас любит», что он поддался на пропаганду. Мысль о том, что Бог, может быть, все еще любит его, несмотря на все недостатки, странно изменила характер Дональда — он стал почти выносимым. Кроме того, Дональд, хотя ему было уже за семьдесят, все еще любил поглазеть на женскую грудь и получал значительное, хоть и греховное, удовольствие, разглядывая пухлые дойки Мэйбл в вырезе дешевой блузки, когда сиделка наклонялась, обихаживая его и помогая справить ту или иную нужду.