Марш - Эдгар Доктороу

К этому времени Шерман стал проявлять нетерпение: вот повернул голову, что-то пробормотал, почесал у себя в бороде, привстал, сел, закинул ногу на ногу сперва так, потом этак. Теперь, джентльмены, главное! — вещал Арли. — Вы небось сами знаете, что, когда камера снимает, вам даже пальцем пошевелить нельзя, иначе фото будет испорчено. — В этот момент он сделал вид, будто только сейчас заметил, что генерал Шерман сидит неправильно. — Сэр, — сказал он, — не будете ли вы так любезны позволить мне использовать применительно к вам держатель головы? Потому что из-за этих утомительных приготовлений вы можете потерять способность к сохранению полной неподвижности, начнете ерзать на стуле, и тогда изображение выйдет нерезким. Шерман нахмурился, но согласно кивнул, и Арли послал Кальвина обратно в фургон за держателем — рейкой с двумя ползунами на ней, вроде большого штангенциркуля, снабженного ногой. Кальвин знал, что нынешний утренний свет требует экспозиции всего секунд в десять, так что никакой держатель головы не нужен. Зато это давало ему шанс. Стоя позади Шермана и закрепляя держатель, он прошептал, едва шевеля губами: Сэр, этот человек не фотограф! Это спятивший шпион-южанин! Проговорив это, Кальвин сразу отбежал. А Шерман в его сторону не мог уже и головы повернуть. Что? — спросил он. — Что там бормочет этот негритос?

Видя, что Арли отвлекся на какую-то возню с камерой, Кальвин быстро подскочил к полковнику Тику, стоявшему в тени на дальнем конце крыльца. Сэр, — сказал он, — мистер Иосия Калп умер. Человек в его пальто — спятивший солдат-повстанец.

Вы о чем? — переспросил его Тик. — Какой еще солдат-повстанец?

И взял его за плечо, но в этот момент, к своему ужасу, Кальвин увидел, что Арли отвинчивает от камеры объектив. Неужто безумец понял, что объектив не тот? Как он мог догадаться? Вырвавшись из хватки полковника, Кальвин бегом бросился к камере, чувствуя, что с ее помощью делается что-то очень нехорошее. Арли сунул голову под черное покрывало. Послышался его приглушенный голос. Сиди теперь тихо, генерал Шерман, твой час настал! Тут вновь глазам негра-фотографа предстало лицо Арли. Появившись из-под тряпки, оно было исполнено столь дикого восторга, что Кальвину таким и запомнилось на всю оставшуюся жизнь. А из отверстия, которое должен был закрывать собою объектив (Кальвин как-то не заметил этого вовремя), показался ствол револьвера, который Арли украл у мистера Калпа. Первый выстрел раскаленной молнией пронесся у самых глаз Кальвина, ослепив его. Но он уже прыгнул, уже летел на камеру и уже сбил ее с позиции, так что второй выстрел угодил в грудь полковнику Тику и опрокинул его наземь, хотя Кальвин этого не знал. Он стоял на коленях, яркие точки плясали в его голове, и когда он поднес руку к глазам, они были мокрыми. Он не мог понять, что это за влага, пока не поймал себя на том, что глотает ее. Вокруг него стоял всеобщий крик. Послышались какие-то шаги, кто-то куда-то бежал, потом заржал мул Берт. Стоя на четвереньках, Кальвин сглатывал кровь, а ему в спину тыкали острием штыка.

Нажав на спуск второй раз, Арли выпрыгнул из-под падающей камеры, обругал Кальвина, сделал шаг назад и, когда несколько солдат бросились к нему, отшвырнул пальто и шляпу мистера Калпа, оставшись в аккуратно застегнутом сером мундире, взятом из реквизита, хранившегося в фургоне мистера Калпа. Его сшибли с ног прикладом ружья, сапогами придавили к земле, затем грубо подняли на ноги, а он в это время громко сетовал на ненадлежащее обращение: Черт, да нельзя же так, вы чуть не сломали мне плечо! Когда его уводили, он потребовал, чтобы его поместили вместе с другими пленными солдатами Конфедеративных Штатов Америки. Это была честная атака! — кричал он. — Я солдат!

В волнении и неразберихе подразделение охраны быстро окружило генералов. Несколько ошеломленный, Шерман приказал, чтобы Тика перенесли назад в зал заседаний. Едва обнаружилось, что Шерман невредим, генералы принялись справляться друг у друга, не получил ли кто ранений. Оказалось, нет, никто. Но все были согласны в том, что лучше им удалиться в здание и выпить еще кофе с бренди. А может… кофе не надо? — шагая через две ступеньки, предположил Килпатрик. Другие с достоинством следовали за ним, стараясь избегать неподобающей торопливости, однако то один, то другой оглядывался на толпу, оттесненную на дальний край площади — вдруг там еще кто-нибудь тянет из-под полы револьвер! Не правда ли, как странно, — сказал один из них. — Уж на что мы все привыкли находиться под огнем, а все равно: такая ситуация, как эта, представляется все же… м-м-м… несколько неестественной.

Шерман на пару секунд задержался на ступенях крыльца, озирая уличную толпу. Как этому чертову идиоту удалось подобраться так близко? — ни к кому, в общем-то, не обращаясь, вопросительно проговорил он.

Кофейные чашечки были спешно убраны, а на столе лежал полковник с подоткнутым под голову вместо подушки сюртуком Шермана. Побелев от боли, Тик все же больше думал о том, как пострадала его форма. Кроме того, ему казалось неправильным, что он лежит в присутствии стоящих генералов. Попытался подняться. Перестаньте дергаться, Тик, — сказал Шерман и прижал его к столу.

Одним из трех прибывших хирургов был Сбреде Сарториус. Коллеги сразу вытолкнули его вперед. Он предложил полковнику обезболивающее. Тот отказался. Пуля сломала ребро, но вошла не глубоко, ее без затруднений можно было вытащить. Удалили осколки кости. На две-три небольшие кровоточащие артерии наложили лигатуру. Сбреде постучал полковнику по грудине и с удовлетворением отметил, что легкое не спалось. Зашив рану, прикрыл ее корпией, однако перевязывать не стал. Позвал санитаров с носилками, пояснив полковнику, что ему придется немного отдохнуть в полковом лазарете.

За всей этой сценой наблюдали генералы, собравшиеся вокруг, как студенты в медицинском училище. Генерал Шерман то и дело задавал вопросы — а это зачем? а почему вы это сделали? — на которые Сбреде упорно не отвечал, чем произвел на Шермана совершенно неизгладимое впечатление.

Проинструктировав ассистента, как дальше лечить раненого, он пошел оказывать помощь негру, который все еще лежал у крыльца. Шерман повернулся к одному из штабных и спросил: Кто этот полковник? Как фамилия? Он настоящий солдат, не то что большинство у них там в медицинском департаменте.

На рассвете следующего дня специально вызванная для этого команда расстреляла Арли Уилкокса. При соответствующем церемониальном антураже: конные офицеры, военный оркестр, сосновый гроб и подразделение пленных конфедератов, захваченных при Бентонвиле и доставленных к месту казни в целях назидания и вразумления. Приговоренному, который непрестанно вопил, что он военнопленный, слегка озадаченные конвойные объяснили, что именно поэтому его и расстреливают, вместо того чтобы вешать. Что ж, Уилл, — сказал он, обращаясь к фотографии в своем кармане, — снова мы вернулись к тому, с чего начали в Милледжвиле. Но тут, по крайней мере, расстреливать будут враги, северяне проклятые, а не свои же товарищи по оружию, так что Господь по-прежнему бесконечно милостив, и в будущем меня, возможно, признают мучеником.

Когда ему приказали рыть себе могилу, Арли работал вдумчиво и аккуратно, тщательно ровняя стенки ребром лопаты. Это мой новый дом, и я хочу, чтобы он был красив, — пояснял он.