Двадцать отражений лжи - Ольга Шумилова

Он поднял с сиденья блокнот с моими схемами. Я сказала.

С минуту Неро кусал губы, а потом не выдержал и рассмеялся.

— Лидин Сортену не двоюродная сестра, а дочь… — сообщил он, успокоившись. Синие глаза искрились от смеха. — И у нее не два брата, а четыре, просто остальные — сводные по матери… А вот этот вообще не из того клана…

— Ты что, на Станайе в храмовой школе преподавал? — обиделась я за свой пятичасовой труд.

— Нет, но прописные истины знаю, — он бросил косой взгляд на мое лицо и со вздохом сказал: — Ладно, не дуйся. Давай перо.

Через несколько минут имен и стрелочек на странице стало втрое больше, а я запуталась окончательно.

— Зачем это тебе вообще? — Неро поставил последнюю завитушку. Я в общих чертах пересказала наш с Санхом разговор. На его лицо набежала тень.

— Как ни скверно, отец прав — мы можем только ждать. От себя добавлю — чуда.

— Неро, что должно случиться?… — тихо спросила я.

— Это вообще не мое дело и не мой секрет — я не могу о нем говорить. И отец, строго говоря, тоже, так что зря ты его пытала, — он резко помрачнел. — Но все, кому это может повредить, знали, на что шли… Ни тебя, ни твоих солдат, ни всего остального мира это не коснется, даю слово. Эйра в ней проснется в любом случае, но вот как…

— Ну неужели ты действительно веришь, что она богиня?! — я приподнялась, заглядывая в ставшие такими же тревожными, как и у его отца, синие глаза. — Этот ребенок — всего лишь псион. Очень сильный, но и только.

— А эйра, эхлы, астар, етан… кто там еще во всех этих пантеонах… Как думаешь, они — кто? Просто те, кто от природы могут больше, чем большинство, которое им поклоняется. Для дикаря с копьем богом будет даже твой секретарь — потому что может взмахом руки обрушить на его голову молнию в пять гигаватт. Эдакий Громовержец, пришедший с небес — что, кстати, будет чистой правдой.

Я выдержала скептическую паузу, припомнив вождя «с копьем» и консервными банками. Хотя резон в его словах был.

— И где же тогда они? Небеса цивилизация «дикарей с копьями» уже избороздила вдоль и поперек — и астар там не нашли.

— Видимо, в других мирах. Их, знаешь ли, целых пять, — Неро хмыкнул, хитро сощурившись. — Или ты действительно думаешь, что Бездна находится где-то под землей?

— Ага, серединный мир и все такое. Великие Создатели, да что за ерунда! — я хлопнула его по груди и осеклась, только сейчас заметив, что все это время Неро украдкой вытаскивал шпильки у меня из волос, и теперь с довольным видом прячет их в кулаке. Вот же… Все это время заговаривал мне зубы всякими глупостями…

Я попыталась поймать его руку, а вместо этого он поймал мою. Мягко поцеловал ладонь и приложил к своей щеке.

— Какая разница…

Я гладила смуглую гладкую кожу, отводя черные вьющиеся пряди от лица, и понимала — действительно, никакой…

Это глупо, это неправильно, это больно. Но, кажется, это и есть любовь — и это тоже…

Горячие сухие губы целуют так, что перехватывает дыхание, и этот мир — все пять миров — уплывают куда-то далеко.

Никому не нужные шпильки падают в пыльную траву, сверкая серебром и сталью.

* * *

День сменялся ночью, ночь сменялась днем — пролетели первые сутки из критической недели, потом вторые, третьи…

Ничего не происходило.

Младенцу наконец дали имя — Кетта. За каким мекалом самое горячее участие в дискуссии по этому поводу принимал Пешш, я не знаю, и почему Марлен послушала именно его — тоже. На мои осторожные намеки на самый очевидный вариант она только возмущенно махала руками, решительно все отрицая. Нет, Пешш «совсем не навязывается». И они «просто дружат».

То ли не замечает очевидного, то ли я чего-то не понимаю в этой жизни.

Хотя нельзя сказать, что Пешш в своих чувствах был одинок. У постели Марлен постоянно кто-то сидел, и совсем не для охраны. Мои бесстрашные агенты, суровые парни, прошедшие огонь и воду, смущались как школьники, когда мои внезапные визиты разоблачали их привязанность к бесцветной тоненькой девочке.

А ведь они ее действительно любили, и, чтобы заметить это, сгодился бы и менее пристальный взгляд, чем мой.

Шли пятые сутки, когда врачи не без осторожности, но заговорили о том, что состояние больной не вызывает опасений и через несколько дней можно готовиться к выписке.

Я решила сообщить эту новость сама, и заодно в очередной бесполезный раз заглянуть к Кетте — все это время ничего, кроме бутылочки, ее не интересовало.

Услышав о выписке, Марлен неуверенно улыбнулась, но и только — и на какую-то короткую секунду мне показалось, что она тоже чего-то ждет. Как и все мы…

— Как вы себя чувствуете?

— Все просто чудесно, — она снова улыбнулась. И впервые эта улыбка показалась мне неискренней. Разочарована, что чуда так и не произошло?… Что дочь оказалась обычной — после всех этих пророчеств и пышных церемоний?…

— Не думаю, куратор, — возразил Пешш, неизменным элементом пейзажа восседавший у изголовья. — Сердце у нее побаливает.

— Но вы сказали об этом врачу? — я посмотрела на них обоих.

— Ну… совсем чуть-чуть. Это же пустяки. Честно, — Марлен пожала плечами и умоляюще посмотрела на меня. — Фарра, может быть, хоть вы убедите мудрейших, что я уже вполне способна общаться с собственной дочерью? Я ведь еще ни разу не видела своей малышки.

Я неопределенно пожала плечами и направилась в соседнюю палату. Мудрейший Салеф был на месте, как и дежурный врач. Передав им просьбу пациентки, я оставила решение этого вопроса на совести специалистов и вернулась к Марлен.

Через пять минут в дверях появилась медсестра с завернутым в легкое одеяльце младенцем. Девушка облегченно вздохнула и всем телом потянулась к крошечному кульку. Оказавшись на руках у матери, девочка возбужденно заворочалась и охотно ухватила подставленный палец, не переставая агукать.

Несколько мгновений все находящиеся в палате с глупыми улыбками наблюдали умильную сцену, и я даже почти поставила и себе, и Санху один диагноз на двоих: «паранойя», — а потом по палате разнесся слабый женский крик.

Схватившись одной рукой за сердце, а другой продолжая бессознательно удерживать младенца, Марлен осела на кровать.

— Что за… — запоздало среагировала я, подхватывая завернутый в одеяльце кулек.

— Тебе плохо?! — Пешш был быстрее, кинувшись к Марлен почти сразу же.

Медсестра торопливо выскочила в соседнюю палату, вернувшись с дежурным врачом.

Вскоре мы оказались в коридоре, младенец — у себя в боксе, а над пациенткой колдовала уже целая бригада. Пешш с дикими глазами застыл в ступоре у самой двери. На вопросы он не реагировал, поэтому я силком отвела к ближайшей скамейке, сев рядом. Счастье еще, что он не видел, что творилось на операции. Или как раз-таки видел?…