Моя купель - Иван Григорьевич Падерин

— Где он сейчас, ведь он больной? — сорвалось у Кати.

И в это время небо над головой располосовали снаряды «катюш». Они, словно кометы, устремились ввысь, казалось, во Вселенную, к звездам.

Шипение снарядов и водопадный шум залпов реактивных установок заглушали все. Наводчик поднялся на бруствер санитарного окопчика. Белые бинты на голове и волосы заискрились от вспышек залпов ослепительной белизной. Чуть повременив, наводчик вскинул руку. И будто этого жеста ждали и артиллеристы, и пехотинцы, и танкисты.

Все тронулись, все двинулись туда, вперед, на запад.

Орудия смолкли.

Катя подбежала к командиру батареи, который шел с радистом вдоль огневых позиций. Она хотела спросить, как ей быть с этим непослушным раненым наводчиком, но из наушников рации услышала знакомый голос:

— Повторяю... Говорит тринадцатый, «чертова дюжина». Тяните свои трубочки на меня. Как понял? Прием.

— Вас понял: тянуть трубки на вас, — ответил командир батареи.

Теперь Катю трудно было отвлечь от радиста. Она не видела ничего, кроме наушников рации, прислушиваясь к голосу «тринадцатого», и никакой шум не мог заглушить, спрятать от ее слуха голос «тринадцатого».

Батарея свернулась в походную колонну и начала двигаться туда, к огневому валу. Хорошо, что люди стремятся к звездам именно так, таким путем. Душа человека, о котором Катя думала, его разум представлялись ей сейчас глубже, полнее, благороднее.

И когда орудия снова развернулись и последовала команда «К бою», она спохватилась — куда девался раненый наводчик? Спросила командира батареи. Тот ответил:

— За нашего «астронома» не беспокойтесь. Его тянет к звездам. Раз пошли вперед, значит, он там будет лечить свои раны.

Вместе с орудийными расчетами, которые сопровождали пехоту огнем и колесами, Катя надеялась догнать «тринадцатого», но он все время был где-то впереди. При форсировании Десны, а затем Днепра, в боях за днепровский плацдарм она буквально шла по его свежему следу, но так ни разу и не смогла увидеть.

— Говорит «чертова дюжина». Огонь на меня. Мои координаты...

И артиллеристы открывали огонь по этим координатам. Затем в наушниках рации раздавалась брань:

— Кто там стреляет? Салаги! Стрельба по площадям — пустое дело. Принимайте цели: первая... вторая... третья...

В операции на житомирском направлении Катя отстала от него очень далеко. Он, как потом ей стало известно, захватил у немцев бронетранспортер и преследовал отходящие части противника на трофейной технике, указывал цели артиллерии, наводил нашу авиацию на скопление немецких войск, которые в районе Коростеня были отрезаны и окружены. И только там, за Коростенем, «тринадцатый» — начальник артиллерийской разведки дивизии — вышел из строя, и Катя догнала его. Он уже не мог двигаться: был без сознания от тяжелого ранения и контузии.

Доставка раненого командира в армейский госпиталь осложнялась тем, что в те дни в тылы наших войск прорвались немецкие танки. Где свои, где чужие — никто не мог как следует рассказать. И девушка, взявшая на себя, казалось, непосильную задачу — спасти умирающего человека, искала пути самостоятельно. Три дня и три ночи пробиралась она на санитарной повозке по проселкам и перелескам, благо у нее был опыт партизанской разведчицы, и она более ста километров смогла преодолеть, избегая прямых встреч с фашистами. Когда наконец добралась до Дымерского госпиталя, больной командир дышал с большими перерывами, губы посинели, глаза провалились, нога почернела. В Дымерском госпитале его не приняли, направили в Дарницу, во фронтовой хирургический, чтоб отнять ногу и тем попытаться вернуть человека к жизни.

Палаты хирургического отделения в Дарнице были так переполнены, что между койками не было проходов. Больные лежали сплошняком, а раненых все подвозили и подвозили. Катя пробилась со своим комдивом к главному хирургу. Тот посмотрел, подумал и сказал:

— Возвращайтесь, девушка, в свою часть.

— Одна или с ним?

— Можете найти себе другого попутчика.

— Доктор... — Катя только взглядом могла выразить свое возмущение.

— Где направление? — спросил хирург.

— Я привезла его добровольно.

— Добровольно... Ну вот что, оставляйте больного — мы знаем, что делать с ним, — и уходите, не мешайте работать.

— Нет, я подожду, — настаивала Катя.

— Комендант! — закричал хирург. — Уведите эту девушку под конвоем за пределы госпиталя!

— Слушаюсь, — раздался голос за спиной. — Следуйте за мной.

Катя уходила с территории госпиталя под конвоем двух солдат, как арестованная. У ворот остановилась, оглянулась, и не поверила своим глазам: вслед за ней на носилках несли человека, с которым она так долго пробивалась сюда. Несли в покойницкую.

И почернело небо в ее глазах, подкосились ноги. Очнулась в полночь на повозке. Кто ее положил сюда, неизвестно. В бескрайней выси искрились звезды. Она нашла глазами самую яркую, почему-то вспомнив разговор с раненым наводчиком орудия, который стыдил звезды.

Вернувшись в свою часть, а затем и в родное село, она никому не сказала, что из ее рук взяли и унесли в покойницкую человека, которого называли здесь, во многих селах Курской области, «бессмертным»... Пусть остается жить в сознании людей бессмертным. Ей не хотелось огорчать людей вестью о смерти этого человека.

Запись пятая

Двадцать пятого апреля 1945 года советские дивизии, прорвавшиеся к Берлину с юго-востока, завязали уличные бои. Стрелковый батальон майора Григорьева раньше других пробился к каналу Тельтов. Ночью несколько мелких штурмовых групп батальона едва успели перебраться через канал, как оказались буквально в огневых мешках. Развалины прибрежных кварталов Темпельхофа, рваная арматура стен, глыбы бетона, кирпичные кучи — все искрилось пулеметными очередями. Немецкие пулеметчики и автоматчики вели огонь из замурованных окон домов, из подвалов. На балконах и чердаках свили гнезда фольксштурмовцы, вооруженные реактивными гранатами, напоминающими по форме и величине настольный графин, насаженный на метровую трубу. Это фаустпатрон — сильное оружие против танков. Немцы не жалели эти патроны и против наших одиночных стрелков. Все это надо было как-то погасить, подавить огнем орудий прямой наводки и тогда бросать на ту сторону весь батальон.

Проще говоря, перед каналом произошла небольшая заминка. Сам комбат майор Григорьев, еще не зная, какие «сюрпризы» таятся в неизвестном, чужом для него городе, чуть растерялся. И вдруг перед ним в отблесках пламени горящего на той стороне дома вырос высокий