Бастард. Рыцарь-маг - Игорь Ковальчук

Зато был песок, в котором вязнешь по щиколотку, и острые камни на скалах, уязвлявшие ногу даже сквозь подошву из грубой бычьей кожи. Но солдаты шли. Солдат всегда идет туда, куда ему приказывают идти, особенно если в конце пути — богатый город, который можно будет грабить. Коням приходилось тяжелее, чем людям. Они шли лишь потому, что их вели люди, да еще потому, что о лошадях заботились больше, чем о солдатах. Для животных всегда было вдоволь воды и овса.

Шли, почти не останавливаясь, не палили костров по ночам, спали вполглаза, а утром, стоило небу лишь чуть посветлеть, отправлялись дальше. Ночи летом короткие, так что отдохнуть удавалось не больше трех часов. Остановились лишь у Бетанополиса — сирийского названия городка Дик не смог узнать, — всего в пяти милях от Иерусалима. Святой город был еще не виден — между ним и Бетанополисом была гора, поросшая чахлыми финиковыми пальмами и низенькими мандаринами. Не обращая внимания на целую армию чужаков, крестьяне из окрестных поселений трудились на полях и в рощах. Ни одна травинка здесь не вырастала сама, если ее не поливать, не ухаживать за ней, и у местных было слишком много забот, чтоб обращать внимание на очередное нашествие.

В Бетанополисе задержались лишь потому, что королю надо было решить, кто именно пойдет первым, а кто — последним. В авангарде было опасно, но солдат, захвативший город первым, получал золотую монету, а полководец, сделавший то же самое, — всю славу. В арьергарде человек рисковал меньше, но зато мог остаться с носом. И поскольку Ричард был уверен, что в Иерусалиме почти нет вражеских войск, он заявил, что его армия и возглавит поход. Покосился на герцога Бургундского, вспомнил слова своего любимчика Герефорда — и отправил его в арьергард.

— Разве не понятно, что все это означает? — вопил, оставшись со своими сторонниками, Гуго. — Известное дело, раз наш государь, король Франции, возвратился на родину, а весь цвет его рыцарства остался здесь, король Английский оказался главой всего войска. У него меньше людей, чем у всех нас, подданных короля Филиппа Августа, но если город будет захвачен, будут говорить: его взял Ричард Львиное Сердце. Ни Франции, ни нам, благородным французам, не достанется и частички славы. — Он оглядел всех баронов, присутствующих в его шатре. — И зачем это нам надо?

Большинство ответило гулом согласия.

— Сами посудите, — продолжал возмущаться герцог Бургундский. — Подумайте, что будут говорить о нашем короле! Что он бежал из Сирии накануне самой великой победы, что он испугался призраков, и это станет его позором. Никому нет дела до того, что наш король отбыл во Францию по очень важному делу. Скажут, что он бежал! Черни дай только повод позлословить. Чернь ничего не знает об искусстве войны, зато всегда осмеливается судить. Но поскольку наш король — это наше королевство, упрек будет брошен и нам! Нам, хотя мы будем биться и кто-то из нас даже может погибнуть в этом бою. Неважно, кто первым поднимется на стены Святого города — англичанин или француз, — будут говорить, что Иерусалим завоевал король Англии. Король Английский! А о нашем короле будут говорить, что он бежал, и о нас, доблестных воинах, станут говорить то же самое!

Рыцари переглянулись.

— Но разве важно, кто именно захватит Святой город? — осторожно произнес один из них, Раймон VI де Раург, граф Тулузский, который, конечно, прекрасно понимал, что это очень даже важно, но предпочитал сохранять дружеские отношения с королем Английским как самым могущественным сувереном Европы и надеялся от него кое-что получить. — Иерусалим должен оказаться в руках христиан любой ценой, разве не так?

Гуго поморщился. Вопрос был неприятным, и он подумал, что Раймон Тулузский никогда ему не нравился.

— Если графу Тулузскому и в самом деле нет никакого дела, кого станут считать освободителем Иерусалима, он может встать под знамена Львиного Сердца. Слава и позор графа Тулузского — это его личное дело. Но, как мне кажется, граф кривит душой. Его радение о христианской вере выглядит странно. Всем известно, что Тулуза отдает предпочтение скорее еретической альбигойской службе, нежели доброй христианской мессе.

Раймон вскочил. Он был довольно молод, весьма красив и горяч, как большинство французов-южан. Завитки длинных темных волос, упавшие прямо на карие глаза, сделали их почти черными, потому и казалось, что граф вне себя от гнева.

— Сударь, вам следовало бы следить за своими словами!

— Да всем известно, что альбигойцы поклоняются дьяволу! И что все лангедокцы, от графа до последнего золотаря, каждый день выстаивают их сатанинские службы!

— Что-о?! Ты на что намекаешь, содомит?

Поднявшийся шум заглушил выкрики герцога Бургундского и графа Тулузского. Баронам дай только повод, и вот они уже перемывают друг другу косточки, едва помня, с чего все началось. За Раймона, разумеется, встали все его вассалы — и Рурж, и Мелгюи, и Фо, и остальные.

Закончилась ссора тем, что Раймон вышел из шатра Гуго, швырнув на пол серебряный кубок, из которого пил в гостях. За ним потянулись все его вассалы. «Бургундцы», то есть те, кто ничего не ожидал для себя от короля Английского, были всецело согласны с Гуго. Они, впрочем, тоже разошлись, но по иной причине, чем оскорбленный граф Тулузский. Если было нужно, они умели действовать очень быстро, и к рассвету под Бетанополисом не было большей части франкского войска.

Герцог Бургундии сказал правду: у Ричарда было не так много своих войск, потому что в гарнизоне Акры остались его вассалы и верные ему войска. Король Английский не привык смотреть по сторонам, и утром, когда к нему подошел граф Раймон с недобрым известием, уже сидел в седле. К графу Ричард повернулся весьма неохотно, потому что Львиное Сердце был уже весь во власти мыслей о предстоящем сражении. Но когда король Англии услышал об уходе бургундских войск, он буквально слетел с седла.

— Герефорд! — завопил Ричард. — Герефорд!

Дик обернулся, пожал плечами, кинул повод своего коня Трагерну, который наконец-то научился правильно исполнять обязанности оруженосца, и неторопливо подошел к государю.

— Герефорд, ты говорил мне о герцоге. — Король стащил шлем и смотрел на молодого рыцаря прищурив глаза, со злобой, словно это он был во всем виноват. — Ты подслушал какой-то разговор? Прочел какое-то письмо? Что?

Ричард приоткрыл рот, желая спросить еще что-то, и по выражению лица Дик догадался что, но покосился на Раймона и промолчал.

— Я просто видел его глаза. То, как он смотрел на вас.

— Почему не сказал мне сразу?

— Я сказал.

— Шатер мне! — приказал Ричард. Швырнул шлем в своего оруженосца (едва не убил его, но юноша успел увернуться и отделался шишкой на лбу) и, вспомнив о вежливости, кивком поблагодарил графа Тулузского.

Чтобы перестроиться, войскам понадобилось время. Солдаты также должны были запастись водой — если не для себя, то хотя бы для лошадей, которых не интересовали ни слава, ни предательство, ни обида и ярость короля Англии или герцога Бургундии. Лошадям требовались вода и овес, и только, но зато как минимум два раза в день.