Улыбки темного времени. Цикл историй - Оля Новая

Вскоре я уже ехала в такси и думала о том, какой будет моя принимающая семья, у которой я решила поселиться, чтобы подучить французский. Почему-то школы французского языка мне показалось мало. Уж если быть с Парижем, так по-настоящему: и днём, и ночью! Чтобы никакого русского и английского, только язык Виктора Гюго и Александра Дюма!

И вот я на месте со своим изрядно потрепанным чемоданом: похоже, в аэропорту с ним не особо церемонились. Отставив беднягу в сторону, я принялась изучать таблички перед входом в дом. Все они были сияющего золотого цвета с замысловатыми вензелями французских фамилий. С трудом отыскав нужную мне, я с облегчением нажала на кнопку звонка рядом с табличкой. Дверь загудела и плавно отворилась. Внутри меня ожидал просторный холл, широкая мраморная лестница и зеркала в позолоченных рамах почти во всю стену. Добро пожаловать в Шестнадцатый округ, детка, словно говорили они все! Почувствовав себя принцессой, я вкатила чемодан в изящный лифт с прозрачными стенами и поехала знакомиться с хозяевами.

У входа в квартиру меня встретила молоденькая девушка азиатского типа. Поклонившись мне пару раз, она принялась что-то щебетать на едва уловимом для моего уха французском. Я в замешательстве уставилась на неё. Девушка замолчала, потом махнула рукой и засмеялась. А затем и вовсе поманила меня за собой, провожая до моей комнаты. Затем она, продолжая улыбаться, показала мне ванную, туалет и кухню, и оставила меня приходить в себя. Я присела на элегантную кровать с ажурной литой решеткой по торцам и посмотрела в уютное окно, выходящее во внутренний дворик. Там росли аккуратные кустики и белые розы. Слышались голоса громко дискутировавших где-то французов, смех детей и звуки музыки. Я погрузилась в самое сердце Парижа! Здесь ли оно? Вот это мне и предстоит выяснить в ближайшие две недели!

Вернувшись мысленно в свою комнату, я с любопытством осмотрела её обстановку. На штукатуренных, нежно-желтых стенах висели старинные гравюры, изображающие батальные сцены и мирную жизнь никак не позже восемнадцатого века. В чём-то комичные, они с дотошностью ювелира передавали все детали своего времени: раструбы мушкетов, веера дам, шпаги и перья на шляпах кавалеров. Подивившись музейной экспозиции в своей комнате, я заметила антикварный гардероб в углу комнаты. Резные, деревянные дверцы благородного вишневого цвета прятали за собой обитое шёлком убранство широких полок, латуневую штангу с изящными плечиками для платьев и слегка потускневшее зеркало в половину человеческого роста, размещенное на внутренней стороне одной из дверок. «Эдак я сама превращусь в Марию Антуанетту или ещё кого-то похожего статуса!» – удивленно подумала я. Завершал композицию моей комнаты утонченный столик с бюро, поспоривший бы в своей красоте с любым экспонатом Эрмитажа. Едва заметные стулья дополняли кровать и столик.

Посмотрев на свой побитый чемодан, я немедленно задвинула его поглубже под кровать, так сильно контрастировал он с окружающей меня обстановкой. Потом, спохватившись, что он не разобран, я вытащила его обратно и принялась бережно развешивать и раскладывать свои наряды в драгоценном гардеробе. Я словно оказалась маленькой девочкой, которая играет в куклы или в принцесс. Обстановка комнаты поднимала во мне трепетность и чувство красоты во всём. Это было удивительно!

Неожиданно, когда я почти закончила раскладывать свои вещи, в дверь деликатно постучали. Не сообразив сходу, что нужно сказать по-французски, я машинально вопросила по-русски «да?», но потом хихикнула и вспомнила, что во Франции это бы звучало «oui?». Лишь когда я исправилась, дверь стремительно растворилась и в комнату решительно вошла миниатюрная женщина с высокой, пышной прической. Смерив меня своим пронзительным, оценивающим взглядом, она встала в позу Наполеона и, поздравив меня с прибытием в Париж, принялась перечислять правила её дома. Это было так величественно и строго, а поток её речи был столь бурным, что мне оставалось лишь смотреть на неё с полуоткрытым ртом и восхищаться её напором и энергией. В какой-то момент хозяйка решила перевести дух и случайно заметила мой рассеянный взгляд. Досадливо махнув рукой, она нетерпеливо вышла из комнаты и вернулась спустя мгновение с большим листом бумаги. Затем она церемонно указала рукой на заголовок, гласивший, что это свод правил, и очень серьёзных, и медленно пожелала мне как следует отдохнуть, а потом непременно вникнуть в их суть! При этом хозяйка настойчиво потрясла в воздухе указательным пальцем и гордо удалилась. Я бегло пробежала глазами и узнала в конце списка, что хозяйку зовут мадам Луиза Мерсье. И всё-таки как я ни крепилась, вспоминая своё хорошее воспитание и чудесных родителей, но сам список и сцена с хозяйкой прорвались во мне таким гомерическим хохотом, что мне пришлось схватить подушку и смеяться в неё, согнувшись прямо на полу. Может, мадам Мерсье и, правда, потомок Наполеона, кто знает?

Оправившись от смеха, я снова попыталась прочитать врученный мне список. Он гласил, что шуметь по утрам и петь в душе строго-настрого запрещается! А ещё нельзя громко заходить с парадного входа рано утром и поздно вечером, есть печенье в своей комнате, стирать носки и прочие атрибуты одежды (честное слово, так и написано!) и развешивать их в ванной, а также набивать холодильник своей едой больше, чем одной трети нижней полки, отведенной для этих целей. И ещё пунктов двадцать всяких нельзя! «А что же тогда можно!?» – растерянно произнесла я вслух на своём родном языке. Из-за двери немедленно донеслось в ответ:

– Здесь мы говорим только по-французски! И да, ОльгА, ужин в 7 вечера!

– Oui, madame! Merci! – только и оставалось ответить мне.

В общем, пребывая в небольшом шоке от столь стремительного погружения в столичную культуру Франции, я решила, что сейчас самое мудрое выйти и прогуляться по окрестностям. Тем более назавтра начинались занятия в школе французского языка, а куда идти, я не знала. Вооружившись картой, письмом с адресом школы, ключами от чёрного хода и кучей всяких мелочей, я вышла на улицу и оказалась с другой стороны фасада. У мусорного бака рылся нищий, распевая сочным тенором задушевную песню Шарля Азнавура. Поскольку пройти мимо него было затруднительно, я вежливо покашляла, сообщив так о своём присутствии. Он немедленно обернулся, снял шляпу и с лёгким поклоном, адресованным мне, рассыпался в таких цветистых комплиментах, каких я не слышала в жизни ни на русском, ни каком другом языке. Так бы я и стояла растерянная, замершая с полуоткрытым ртом, но парижский люмпен улыбнулся и, поклонившись, жестом предложил мне пройти-таки в намеченном мною прежде направлении. Зачем-то присев в реверансе, я вежливо поблагодарила его и пожелала хорошего вечера. Вслед мне донеслось что-то вроде «ну что за душечка и за красотка, где мои двадцать лет!?» Рассмеявшись набегу, я выскочила на оживленную улицу навстречу великолепию изящных домов, сплошь украшенных живыми цветами в горшках и вазонах, оживленно жестикулирующим людям и напряженному движению машин. Город пульсировал неимоверной энергией, но всегда помнил о красоте и элегантности. Как ему это удаётся?

Меня ждали зелёные бульвары и тихие, извилистые улочки, шумные проспекты, Триумфальная арка и Елисейские поля. Изумленная, я рассматривала всё подряд с любопытством первооткрывателя. Вернувшись в квартал рядом со школой, я с интересом уставилась на круговой перекресток с невиданным количеством лучей. И назывался он звезда Шарля де Голля! Впоследствии я узнала, что парижане называют все круговые перекрестки звездами. Это в очередной раз убедило меня в любви французов к красоте во всём, даже в наименовании перекрестков! Недолго думая, я выбрала лучик-улочку и пошла по ней, наивно полагая, что иду верной дорогой. Однако вскоре я оказалась совсем не там, где была бы должна быть школа. Озадаченная, я вернулась к перекрестку-звезде и зашагала по другому лучу. В общем, мне пришлось прошагать приличное количество лучей, прежде чем, я нашла нужный мне. Школа находилась на втором этаже большого старинного особняка, увитого лозами дикого винограда. Изящные литые решетки его балконов и красивая, украшенная витражными плитками дверь сообщали гостям дома о его непростом и интересном прошлом. Довольная своей самостоятельностью, я решила, что миссия моя выполнена, и теперь можно вернуться в мой новый дом. Но не тут-то было! Извилистые улочки вели меня куда угодно, но только не туда, куда мне было нужно. Изрядно замучившись, наконец, я нашла нужную мне и, вместе с тем, ощутила навалившуюся усталость. Словно услышав мои мысли, Париж любезно указал мне уютную булочную. Рядом с ней уютно пахло кофе, корицей и свежим, горячим хлебом. Какой русский не любит хлеба и булочек? Да ещё вдали от дома, после всех этих невероятных, новых впечатлений? Это было поистине волшебным провидением, и я, недолго думая, открыла красивую дверь с разноцветными стёклами и литыми решетками.