Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

– Устала? – спросил он.

– А ты думал? – отозвалась Загляда. – Я в своей жизни столько не ходила.

Снэульв презрительно хмыкнул:

– А мне еще обратно идти. Хорошо хоть, что можно вернуться через ворота, а не через колодец.

– Ты прямо сразу обратно пойдешь? – испуганно спросила Загляда.

Остаться одной в чудском лесу ей вовсе не улыбалось. Несмотря на все размолвки, Снэульв все-таки был свой, привычный.

– А ты хочешь, чтобы я год просидел возле твоего подола? Здесь тебя никто не тронет. Бояться тебе больше нечего, а у меня найдутся другие заботы.

– Да уж, Ингольв в тебе очень нуждается, – язвительно сказала Загляда. Ее обидела готовность и даже желание Снэульва скорее ее покинуть.

– В бою не бывает лишних воинов.

– В каком бою?

– В каком! Я успел немного узнать славян. Разбей мне голову Мьельнир, если ваши люди уже не собрали войско на Эйрика. И князь в Хольмгарде не будет долго дремать. Не сегодня-завтра он придет со своей дружиной в Альдейгью.

Загляда вспомнила княжича Вышеслава, которого встретила тогда в Новгороде. Новгородский князь – теперь это он и есть.

– И ты будешь с ними биться? – тихо спросила она, не глядя на Снэульва.

– Нет, спрячусь в тот колодец! – ядовито ответил он. – Вся дружина Ингольва и Эйрика ярла будет биться, а я нет! Ты кем меня считаешь? Трусом?

Загляда молчала. Князь Вышеслав был для нее своим, но и Снэульва она не могла считать чужим. Они будут биться друг с другом, и каждый на своей стороне прав. Снэульв не может бросить Ингольва, которому клялся в верности. Но если он будет участвовать в этой битве, то они будут разлучены навсегда. Не говоря уж о том, что он может быть убит.

– Что ты молчишь? – с тихой яростью, в которой сквозило отчаяние, спросил Снэульв. Многодневное молчание, непонимание и обиды истомили его, и теперь наконец прорвались потоком яростных слов. – Все это из-за тебя! Из-за тебя я пошел в дружину к Ингольву! Из-за тебя я пошел в поход на Альдейгью! Из-за тебя я чуть не подрался с родным дядькой, когда увидел у него твое ожерелье! Я думал, что ты правда любишь меня! А ты… Твоя любовь держалась на воде до первого шторма! А потом ты испугалась! Как же, я – викинг, я разбойник, злодей! Хуже меня нет на свете! Я из-за тебя подрался с берсерком! Я из-за тебя ушел от Ингольва сейчас! Может быть, ему уже сегодня нужны его люди! Я противен сам себе! И все из-за тебя! Да возьмут тебя тролли!

Раздраженно махнув рукой, Снэульв отвернулся. Загляда чуть не плакала, прижимая руки к щекам. Голос Снэульва, полный яростного отчаяния, бил ее, словно плеть. Ей было обидно слушать его, она не могла признать себя саму виноватой во всем произошедшем. Но она поняла и другое – из-за всего этого Снэульв был так же несчастен, как и она, и даже больше. Для мужчины и воина запутаться во всех этих противоречиях было гораздо больнее. И он не стал бы так яростно обвинять ее во всем, если бы она была ему безразлична. Жалость к нему пересилила даже обиду.

Едва он замолчал, как Загляда вскочила со своего бревна, подошла к Снэульву и положила руку ему на плечо.

– Ну, прости меня! – торопливо заговорила она. – Пусть я буду виновата, только ты не сердись! Ну, кто же знал, что все так выйдет!

Не желая слушать, Снэульв хотел стряхнуть ее руку, но она вцепилась в него, почти повисла на его плечах, и он сдался – не драться же с ней. Отпустить его сейчас она никак не могла – ей казалось, что тогда они уже никогда не помирятся и навсегда останутся так несчастны.

– Чем же мы виноваты? – торопливо старалась она убедить его, заглядывая ему в лицо. Снэульв отворачивался, а Загляда уже не помнила, как и за что сама сердилась на него. – Я никого другого не люблю, мне никого другого не надо! – говорила она, чувствуя, что это и есть самое для него важное. Она даже не помнила о Лейве – сейчас Снэульв снова был для нее единственным на свете. – Ты что же думаешь? Я тебе обручье отдала, я тебя ждать обещала. И я ждала! Чем же я виновата, что ты так вернулся? С Эйриком, с красным щитом? Разве я так ждала?

– Да что же я выбрать мог? – повторил Снэульв, но уже без прежней злобы, и наконец посмотрел ей в глаза. – Ингольв меня не спросил, идти ли ему на Альдейгью. Я же тебя искал, в первый же день искал. Дура ваша старая сказала, что ты в лесу. Куда же ты делась тогда? Думаешь, я дал бы моему дядьке тебе руки ломать? Да я и дядьку бы не пожалел…

Ахнув, Загляда обеими руками обхватила его за шею, словно тонула, прижалась к нему и уткнулась лицом ему в грудь. Сейчас она увидела и услышала того Снэульва, которого любила, потеряла, нашла и ни за что не хотела больше потерять. Снэульв обнял ее и торопливо ткнулся губами ей в висок. Едва он снова поверил, что она любит его, как все нелады между ними потеряли смысл.

На поляне перед воротами тына зазвучали чудские голоса. Вернулся Ило, а с ним шли две женщины и один мужчина. Женщины были одеты в чудское платье, их головные покрывала, синее у одной и серое у другой, были приколоты к волосам красивыми бронзовыми заколками. Мужчина был одет в полотняную рубаху, сшитую по чудскому образцу, но его лицо, обросшее густой русой бородой, позволяло сразу узнать в нем славянина.

– День вам добрый, люди, заходите к нам! – приветствовал он нежданных гостей, широким шагом направляясь к ним через поляну. – Слыхали мы, какая в Ладоге беда. Уж чем можем, тем поможем!

Женщины семенили за ним, с любопытством оглядывая Загляду и с некоторым опасением – Снэульва.

– Встречал я на реке пару лодочек, что из Ладоги ушли, – говорил хозяин. – Да они еще из Околоградья. И детинец, стало быть, недолго держался… Да, видно огневались Перун и Велес – свой город не поберегли… А отца твоего я знаю, – неожиданно добавил он. – Был у меня здесь Милута со товарищами, и поехали они дальше, в Тармову весь. Ночевали у меня, из товара кое-что оставили. И говорил он ведь, что дочь свою не повез с собою, а оставил, сбережения ради, в Ладоге. Вот тебе и сбережение! Ты как ни думай, а боги судьбу твою по-своему повернут!

Он провел гостей за ворота. Внутри огороженного тыном пространства они увидели три избы с завалинками, большой амбар, погреб, хлев, баньку. Когда гости вошли во двор, с крыльца им навстречу сошел еще один человек средних лет, со светлой бородой и серыми глазами.

– Хей! – воскликнул он, сразу найдя глазами среди гостей Снэульва. – Я вижу, ты и правда из свеев. Скажи мне несколько слов, я хочу услышать родную речь!

Снэульв подошел к нему, удивляясь, что встретил соплеменника в глуши чудских лесов, а Загляду женщины повели в другую избу. Ило уже сидел там на полу возле очага, а вокруг него устроилось пять-шесть ребятишек разного возраста с льняными и русыми головками. Мешая слова трех языков, они расспрашивали его о Ладоге и викингах.

Скоро Загляда уже знала, куда привели ее боги и Маленький Тролль. На лесном займище[191], которое в округе звали Медвежьим Двором, жили посредники в торговле между славянами и чудью. Чудины привозили сюда меха и шкуры, а в обмен получали, не утруждаясь дорогой в Ладогу, ножи, топоры, хорошие ткани, украшения и всякий другой товар, который привозили славянские торговые гости, забирая в обмен меха. Самих хозяев здесь было двое: один, Горуша, был родом из словенского племени, а второй был из свеев, сам бывший торговец, осевший в глубине чудского леса. Имя его было Торстейн, но чудины, не в силах это выговорить, называли его Туром. Жен оба взяли себе из чудинок, так что без особого труда могли сговориться с каждым из трех народов, которых боги свели на этой земле.