Броненосцы победы. Топи их всех! - Вячеслав Коротин

"Дмитрий Донской" уходил на юг. После повреждений, которые крейсер получил от огневого контакта с отрядом Камимуры, шансов дойти до Владивостока не оставалось. Ход упал до одиннадцати узлов, но это при форсаже, долго такую скорость кораблю обеспечить машинное отделение не могло.

Каперанг Лебедев решил попробовать дойти хотя бы до Циндао, и там интернировать свой избитый крейсер. Особой боевой ценности "Донской" не представлял и после войны старика вряд ли стали бы даже всерьёз ремонтировать, но нужно было постараться, чтобы он не стал "победой" японцев в этом сражении и нужно было спасти экипаж.

А вот японцы считали иначе. Им была совершенно необходима лишняя победа в этом бою, лишний утопленный корабль противника, который к тому же формально являлся броненосным крейсером, что хоть и маловажно для воюющих флотов, но весьма существенно для читателей газет: для них разницы между уже потопленной "Россией" и "Дмитрием Донским" никакой – оба броненосные крейсера, и не важно, что их боевая ценность отличается в разах.

Именно так думал вице-адмирал Уриу, когда отдал приказ "Цусиме" и "Идзуми" преследовать и уничтожить вражеский корабль. И те, на пятнадцати узлах, повернули в погоню за "подранком".

Результат погони был предсказуем – делом нескольких десятков минут было сближение на дистанцию действительного огня, а вот бой… Все шансы были на стороне японцев. Вернее почти все. Им было не известно о конкретных повреждениях преследуемого, о том, какая часть его артиллерии ещё боеспособна, что с дальномерами и машинами… А полный броневой пояс "Донского" был весьма серьёзным козырем при битве с бронепалубными крейсерами. Если бы русский корабль не был уже избит противником, то вполне можно было ставить на него в стычке даже с двумя этими японцами.

Но, впрочем, уже не двумя. Вспомогательный крейсер "Такасака-Мару" тоже решил поучаствовать в добивании и поспешил напересечку с востока, а за японскими малыми крейсерами увязались два истребителя.

Наиболее рискованно приблизился вспомогательный крейсер и комендоры "Дмитрия Донского" тут же дали ему понять, что крейсер жив и лёгкой добычей не является. Лейтенант Кавамура, командовавший данным наспех вооружённым пароходом, после первых же всплесков у борта понял, что не ему пока ввязываться в серьёзную схватку. "Такасака-Мару" тут же поспешил отойти и предоставить крейсерам специально построенным для боя самим разбираться с огрызающимся русским кораблём.

И они не преминули этим заняться. После обмена несколькими безрезультатными залпами последовали первые попадания. Сначала шестидюймовый снаряд взорвался на броневом поясе "Донского", потом ещё один, — и вот уже на баке многострадального ветерана начал заниматься пожар. Но не осталась невредимой и "Цусима" – на ее мостике задымило и показались языки пламени. Позже последовал взрыв возле форштевня и японский крейсер, получив заметный дифферент на нос, существенно сбавил скорость. "Идзуми" тоже получил попадание в трубу.

Но "Донской" горел… Было понятно, что пожилой корабль ведёт свой последний бой, которого не переживёт. Нужно было думать о спасении экипажа, и Лебедев направил свой израненный крейсер к берегам островка Окиносима, который столь кстати оказался на его курсе.

Островок диаметром всего около километра, С горкой в центре очень подходил для того, чтобы в случае чего разбить крейсер о прибрежные камни и всё-таки спасти людей.

Командир вызвал к себе старшего минного офицера лейтенанта Шутова и приказал готовить корабль к взрыву. Но торопиться с "самоубийством" "Дмитрий Донской" пока совершенно не собирался. Теперь, вблизи этого маленького "камня" посреди Цусимского пролива, можно было попытаться подороже продать свою жизнь и нанести максимальный вред неприятелю.

— Попробуем-ка повальсировать с японцами вокруг скалы, — обратился Лебедев к своему штурману, кивнув в сторону острова. — Постараемся прикрыться этой горушкой от огня противника. Пусть они за нами погоняются вокруг. Чем дольше мы заставим их этим заниматься, тем болше вероятность, что пара вражеских крейсеров уже не сможет поучаствовать в сегодняшнем сражении там, на севере.

Обязанности старшего штурмана на "Донском" исполнял целый подполковник. До относительно недавнего времени и с зарождения российского флота должность штурмана на кораблях была очень непрестижной. Дворянские дети ещё со времён Петра чурались скучных и нудных навигацких расчётов. Куда веселей и проще было командовать пушками или постановкой парусов, чем корпеть над математикой и астрономией. И с петровских же времён было разрешено поступать на эту офицерскую должность людям недворянского происхождения. Сам Пётр был вынужден в своё время издать указ: "Штурман персона подлая, но дело своё зело знает, поэтому в кают-компанию пущать и офицерские почести оказывать".

И почти до конца века девятнадцатого штурманов готовил не Морской Корпус, один из четырёх самых престижных ВУЗов Российской Империи (кроме него в эту четвёрку входили Пажеский Корпус, Александровский Лицей и Училище Правоведения), а низшее отделение при Морском Училище. Чины штурманы получали сухопутные и оставались "чёрной костью" на флоте.

Но физика с математикой всё настойчивей стучали в двери кают-кампаний. Боевые корабли становились самыми высокотехнологичными сооружениями, которые имело государство и обслуживать их могли только очень образованные люди. Пар и электричество стремительно ломали кастовость русского флота. Учиться приходилось всем офицерам, и, со временем, штурманы, а потом и механики, становились полноправными членами касты флотских офицеров. Среди штурманов теперь было предостаточно не просто дворян, но дворян титулованных. Должность штурмана перестала быть непрестижной. Но это касалось только "молодёжи". Штурманы "прежних времён", выслужившиеся из прапорщицкого чина, оставались тем, кем и были раньше.

Густав Степанович Шольц достиг практически вершины карьеры. Только один человек в Империи с его образованием и происхождением мог стать флагманским штурманом с чином полковника. На всём флоте была только одна такая должность. Но в свои пятьдесят пять сыну прапорщика береговой службы и в голову не приходило роптать на судьбу. Более трёх десятков лет он отдал флоту и ни о чём не жалел. И сейчас, в боевой рубке крейсера ведущего безнадёжный бой, он думал только об этом бое.

— Иван Николаевич, опасно прижиматься слишком близко к берегу, чёрт его знает, какие здесь глубины и рифы. Лоция очень неконкретна.

— Ну не совсем же вплотную к острову мы пойдём. Только бы в его тень попасть, а там пусть угадывают японцы, в какую сторону мы движемся.

— Так они могут разделиться и обойти остров с двух сторон.

— Искренне бы этого хотел. Один на один мы вполне ещё можем сделать какой-то из их крейсеров надолго небоеспособным. Но вряд ли противник сделает нам такой "подарок". А вот покружить их вокруг мы всё-таки попробуем…