Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - Ивлин Во

Искренне Ваша

Люси Симмондс

Уж если «дорогой Джон», то не правильнее было бы – «всегда Ваша»? Задумывалась ли она над этим, подумал я. Другая написала бы: «Ваша» – и прибавила неразборчивую закорючку, но для такой увертки почерк Люси не годился. Свою записку я кончил словами: «Нежный привет Роджеру».

Не переборщила ли она по части официальности, повторив место и время встречи? Сразу она написала, не раздумывая, или хоть чуть покусала кончик ручки?

Бумагу она, видимо, позаимствовала из хозяйских запасов – хорошая, без претензий бумага. Я понюхал и, кажется, уловил запах мыла.

И тут я сам себе опротивел: смешно, наконец, ломать голову над простой запиской. Лучше подумать, кого еще пригласить: разумеется, никого из компании, успевшей в ее глазах зарекомендовать себя «друзьями Роджера». В то же время должно быть ясно, что встреча организована специально ради нее. Роджер сам виноват, что я распоряжаюсь ими как мне хочется. По зрелом размышлении и после двух-трех неудач я заполучил почтенных лет и репутации романистку и Эндрю Дезерта с женой, очень светскую пару. Когда Роджер увидел своих сотрапезников, он был несказанно поражен. Я видел, как в продолжение всего завтрака он мучается одной-единственной мыслью: зачем мне понадобилось таким оригинальным способом выбрасывать на ветер пять фунтов.

Как хозяин я блаженствовал. Люси завела разговор о живописи моего отца.

– Да, – произнес я, – сейчас она в моде.

– Я совсем не об этом, – искренне удивилась она и рассказала, как задержалась у витрины магазина на Дьюк-стрит, где было выставлено батальное полотно моего отца, и как двое стоявших тут же рядовых во всех подробностях толковали о ее содержании. – Я думаю, это стоит десятка хвалебных рецензий в еженедельниках, – сказала она.

– Тот же случай у Киплинга, «Свет погас», – заметила романистка.

– Правда? Не знала.

Она объяснила, что никогда не читала Киплинга.

– Вот они, десять лет, что нас разделяют, – сказал я, и разговор приобрел более личный характер, потому что мы взялись рассуждать о разнице между поколениями, родившимися до Первой мировой войны и после, а по существу, насколько это было возможно, – о разнице между Люси и мною.

В «Ритце» Роджер неизменно проявлял симптомы мании преследования. Ему не нравилось, если за соседними столиками оказывались люди, которых знали мы и не знал он, а когда официант перепутал его заказ, он завел песню, уже слышанную мною в этом самом месте. «Фешенебельные рестораны, – сказал он, – везде одинаковы. В них обязательно на двадцать процентов столов больше, чем под силу обслужить официантам. Рабочее дело много выигрывает оттого, что только богатые знают издержки шикарной жизни. Представьте, – продолжал он, воодушевляясь, – как изобразил бы такое место Голливуд. Метрдотель, словно посол, кланяется знаменитым красавицам, которые иначе как по необъятному ковру и не ходят… А тут у нас потный бедняга в тесном воротнике, Лоренцо, так сказать, телом пробивает путь затрапезной американской паре со Среднего Запада…» Однако успеха он не имел. Люси, видимо, нашла странным, что он, будучи гостем, капризничает. Я не преминул заметить, что вызвавшая его неодобрение затрапезная американская пара со Среднего Запада – это на самом деле лорд и леди Сеттрингем, а Эндрю завладел разговором, взяв тему, которая была Роджеру не по зубам: чьи послы держат себя как метрдотели. Романистка сказала доброе слово о Среднем Западе, который знала и которого не знал Роджер. Так что ему пришлось прикусить язык. Все это удовольствие, конечно, стоило пяти фунтов, а то и больше.

Я нашел, что Люси вполне оправдывает полученное воспитание, когда через день-другой она ответила мне таким же приглашением.

Сначала был звонок от Роджера.

– Слушай, ты свободен в среду вечером?

– Не уверен. А что?

– Я подумал – может, придешь к нам пообедать?

– Разве в половине седьмого вы не едете в Финсбери?

– Нет. Приходится допоздна сидеть в комитете помощи.

– В какое же время приходить?

– Ну, что-нибудь после восьми. Можешь одеться, можешь просто – как хочешь.

– Вы с Люси как будете?

– Наверно, оденемся. Вдруг возникнет идея куда-нибудь поехать.

– Я правильно понял, что это званый обед?

– В известном смысле…

Бедняга был явно обескуражен этим разгулом светской жизни. И напрасно он пытался удержать за собой инициативу, позвонив мне: в почтовом ящике меня уже ожидала открытка от Люси. Не мне смеяться над записочками – я сам положил этому начало. Но кончать с ними нужно, и на это официальное приглашение я решил ответить по телефону в середине дня, когда Роджера, по моим представлениям, не было дома. Однако он был дома и взял трубку.

– Я хотел поговорить с Люси.

– Да?

– Принять приглашение.

– Ты же его принял.

– Да, но я подумал, что лучше сказать ей самой.

– Я сказал ей. Ты что же думал?

– Ну и хорошо, а то я боялся, вдруг ты забудешь.

Вышла накладка.

Обед во всех отношениях не задался. Пришло десять человек, и с первого взгляда было понятно, что это событие Люси в духе полученного воспитания определит одним словом: «нужно». Иначе говоря, мы были теми людьми, которых она почему-то была обязана пригласить. Она нас всей компанией приносила в жертву своим школьным богам. Пришел даже мистер Бенвел. Он не знал, что Люси сняла квартиру с обстановкой, и хвалил ее вкус: «Я люблю, – повторял он, – когда лондонская квартира похожа на лондонскую квартиру».

Роджер справлялся с ролью хозяина почти безупречно, с каким-то шутовским рвением, не раз выручавшим его в трудные минуты. Я знавал его в этом настроении и относился к нему с пониманием. Я знал также, что из-за меня Роджер особенно усердствует. В продолжение всего вечера я чувствовал его интерес ко мне: доходит ли до меня его самопародия? Потому что играл он для меня, а не для Люси.

Судьба моя обозначилась, едва я переступил порог комнаты. В числе гостей была Джулия, кузина Люси, младшая из двух девиц, о которых рассказывал Бэзил, именно та, чей дебют осложнило замужество Люси. Только, я чувствовал, эта отсрочка никак не была роковой. Джулия обладала тем дразнящим очарованием, до которого особенно падок англосакс: живая, взбалмошная, ласковая, неугомонная, покладистая, дерзкая. Она и без лондонского сезона устроит свое счастье. «Джулия гостит у нас. Она обожает вас», – словно возвращаясь к времени Понт-стрит с их буриме, пояснила Люси; в этом она походила на Роджера, который слова не скажет в простоте. И однако, сказанное ею оказалось правдой.

– Как интересно! – воскликнула Джулия и затихла передо мной, как перед коробкой с шоколадными конфетами.

– У Люси сегодня полный дом гостей.

– Да, это ее