Право на поединок - Мария Семенова

– Здесь человек, в котором Икташ не нашёл слабины, – склоняясь к уху названного брата и заговорщицки блестя глазами, шепнул ему Лута. – Этот человек тебе подойдёт.

– Который? – почти жалобно спросил Улойхо. – Их здесь… И все такие… ну… такие все…

Маленький ювелир, больше общавшийся с камнями и дорогими металлами, чем с живыми людьми, никакого понятия не имел о воинских доблестях. А потому здоровенный мясник или пекарь впечатляли его куда больше, чем тот же худощавый, невысокий Икташ.

– А ты попробуй догадайся, который, – захохотал Кей-Сонмор. – Угадаешь – девять дней у тебя за мой счёт будет служить… Ну? Согласен?

– Согласен, – сразу ответил Улойхо. Надеяться на выигрыш было глупо, но даже и почти неминуемая ошибка дополнительными тратами ему не грозила. Так почему бы не попытаться?

– Эй, песенница! – зычно, во всю мощь голоса рявкнул вдруг Лута, и Волкодав повернул голову. Он уже привык, что время от времени в «Зубатку» заглядывали посетители вроде сегодняшних: с виду не знатные и не слишком богатые, но Стоум перед ними вился вьюном, и, верно, не без причины. Обычно эти гости держались тихо и мирно, разговаривали негромко и платили с отменной щедростью, не требуя сдачи. И к Рейтамире, не в пример одному подгулявшему стражнику, не приставали.

– Я слушаю, мой господин, – отозвалась молодая женщина. Волкодав, выкинув того стражника вон, терпеливо объяснил ей, что доверчиво спешить на оклик не следовало. А будут настаивать – отвечай, мол, чтобы прежде попросили разрешения у «брата», стоящего при двери. До сих пор довод неизменно оказывался убедительным…

На сей раз он не понадобился. Венн только отметил, что, обращаясь к Рейтамире, бородатый красавец одним глазом косил на него. Не иначе, испытывал. Зачем бы?…

– «Стрекозку» знаешь? – уже тише поинтересовался Кей-Сонмор. Волкодав хорошо видел, какая краска залила чистое лицо горбуна. «Стрекозку» знали все, начиная от прыщавых юнцов и кончая стариками, давно забывшими то, что юнцы только мечтали постигнуть. Худшее неподобие трудно было представить. Рейтамира заколебалась, но в воздухе блеснула золотая монета, подброшенная ловкой ладонью, и женщина тряхнула головой – только блеснули, скользя по плечам, тяжёлые пряди волос. Проворные пальцы побежали по струнам:

Сидела я, помню, в кустах у реки,

А рыба мои обходила крючки.

Вдруг вижу: стоит на прибрежной косе

Парнишка во всей, понимаешь, красе.

И чешет красавец на том берегу…

А что он там чешет – сказать не могу!

Кей-Сонмор первым взвыл от смеха и даже провёл рукой по глазам, хотя ни до чего действительно смешного Рейтамира ещё не добралась. Просто она, по своему обыкновению, пела совсем не ту «Стрекозку», которой от неё ждали. В той рассказ вёлся от лица парня, усмотревшего, как в мелкой заводи нагишом нежится девушка: зелёная стрекоза помогала повествованию, порхая по телу красавицы то туда, то сюда. Парень, конечно, горестно сожалел, что не может уподобиться стрекозе, – уж он бы, в отличие от глупого насекомого, знал, как поступать… И далее певец щедро делился со слушателями любовной наукой.

Рейтамира всё перевернула вверх дном. Она складно и весело пела об упоительных мечтах, одолевших юную рыбачку при виде дебелого увальня. Народ стучал по столам кружками и топал ногами. Ценители утончённой поэзии, брезгливо потупившие было глаза, ухмылялись в открытую.

И вот на песке распластались штаны,

Рубаха висит на кусте бузины…

Девичье сердечко щемит и поёт,

Всё тело бросает то в холод, то в пот:

Вот-вот повернётся… ой, мамочка-мать!

А он, понимаете, снова чесать!…

Волкодав, которому тоже было смешно и любопытно, внезапно насторожился: на улице определённо творилось что-то не то. Он перестал слушать песню и выглянул за дверь.

Человека, как раз свернувшего с торговой площади к ним на улицу, знал весь Кондар. Господин Альпин, будущий конис, приходился ему родным братом. И притом младшим. Старший брат был весьма уязвлён величайшей, как он полагал, несправедливостью. В самом деле, ну какая беда, если он с юности только и знал заботы, что растрачивать рано доставшееся наследство?… Кондар видывал правителей и похлеще…

Вот уже лет пять он усердно запивал обиду вином, но всё не мог проглотить.

Любимым же развлечением Беспутного Брата (так называли его в городе) было переодеваться простолюдином, таскаться вечерами по шумным трактирам у пристани и, ввязываясь в кулачные потасовки, сворачивать челюсти и носы. Все трактирщики давно привыкли к нему и помнили, что он страшно сердился, когда его узнавали. То есть на самом деле не узнавали его только пьяные до изумления. Однако что ты будешь делать со своенравным вельможей, которому непременно нужно было бить бутылки, переворачивать столы и задирать подолы служанкам?… Тем более государь Альпин без разговоров оплачивал все расходы…

Беспутному Брату было, как говорили люди, сорок два года. Выглядел он на все шестьдесят: потасканный, вечно опухший, волосы неряшливыми клочьями чуть не по пояс. Щёки и лоб украшали недавно зажившие ссадины. Они казались геройскими следами очередной драки, но на самом деле ими не были. Когда старший родственник государя Альпина бушевал в каком-нибудь кабаке, никто, понятно, не решался поднять в ответ кулака, даже недавно прибывшие мореходы: люди сведущие успевали объяснить им, что к чему. Поэтому Беспутный считал себя великим и необоримым бойцом. Вот только стены и каменные углы уступать ему дорогу почему-то никак не желали.

Волкодав смотрел, как этот человек приближался к «Зубатке», и думал о том, что бесчинства Альпинова брата обыкновенно происходили поздними вечерами. К полудню он хорошо если просыпался. Что, интересно бы знать, нынче подняло его из постели в непривычную рань? И прямиком погнало сюда?…

Выходит, он поторопился, решив, что после появления Икташа его оставят в покое. Дудки! То есть Волкодав верил в благородных врагов, но самому ему они доныне редко встречались. По пальцам пересчитать можно. И в этом городе счёт им не увеличится. Так значит, теперь на него ещё и всесильного Альпина вздумали натравить…

Беспутный успел уже опрокинуть в себя несколько кружек, и теперь ему срочно требовалось добавить. Волкодав следил глазами за приближавшимся здоровяком и молча желал, чтобы ноги пронесли того хоть немного подальше. Например, в «Серебряный Фазан», ставший с некоторых пор более притягательным для пьянчужек…

Не повезло. Беспутный отшвырнул попавшего под ноги мальчишку-продавца, перевернув его лоток со сладостями (двое слуг, следовавших в приличном отдалении за господином, бросили обиженному монетку), и устремился прямо на венна.

Волкодав не стал отодвигаться с дороги.

– Погоди, любезный, – негромко и вполне дружелюбно сказал он Беспутному. – Ты малость ошибся. Тебе не сюда.

Его рука указывала в сторону «Серебряного Фазана». И одновременно перекрывала вход в «Зубатку».