Штамм. Книга 3. Вечная ночь - Чак Хоган

И вот я все еще веду эту борьбу.

Тебя забрали у меня самым жестоким образом. С тех пор прошло уже два года, и я все это время тосковал по тебе, искал способ освободить из рук твоих тюремщиков. Ты думаешь, что я умер, но это не так… все еще. Я живу. И живу ради тебя.

Я пишу тебе на случай, если ты переживешь меня. И если Владыка тоже переживет меня. Тогда (в худшем для меня случае) будет считаться, что я совершил тягчайшее преступление против человечества или того, что от него осталось. Ради тебя, твоей жизни, мой сын, я предал последнюю надежду на освобождение нашего порабощенного рода. Не просто ради твоей жизни, но ради твоей жизни человеком, не зараженным чумой вампиризма, которую распространяет Владыка.

Я очень надеюсь, что ты уже понял: Владыка несет зло в его ужаснейшей из форм. Есть мудрая пословица: «Историю пишет победитель». Сегодня я пишу не про историю — про надежду. Мы ведь когда-то жили вместе, Зак. Это была прекрасная жизнь, и я имею в виду и твою мать. Пожалуйста, вспомни ту жизнь, ее солнечный свет, смех, простые радости. Это было твое детство. Обстоятельства сложились так, что тебе пришлось рано повзрослеть, и если в голове возникла неразбериха и ты никак не мог определить, кто любит тебя больше и хочет лучшего для тебя, то это вполне понятно и простительно. Я прощаю тебе все. Прошу тебя, прости мое предательство. Моя собственная жизнь — слишком мала, чтобы заплатить за твою, но огромна, если платить ею за жизни моих друзей и будущее человечества.

Много раз я ставил на себе крест, но никогда — на тебе. Сожалею об одном: я никогда не увижу, каким ты станешь взрослым. Прошу тебя, пусть жертва, на которую я иду, наставит тебя на путь добра.

И хочу сказать тебе еще одну важную вещь. Если этот план не удастся (а у меня большие опасения, что так и случится), то меня обратят. Я стану вампиром. И ты должен понять, что из-за любви, которую я чувствую к тебе, мое вампирское «я» будет искать тебя. Это никогда не прекратится. Если к тому времени, когда ты будешь читать это, ты уже убьешь меня, то я заранее благодарен. Прошу тебя, не чувствуй ни вины, ни стыда — только удовлетворение от хорошо сделанного дела. Я теперь пребываю в мире.

Но если ты пока что не освободил меня, прошу уничтожить меня при первой же возможности. Это моя последняя просьба. Тебе придется так же поступить с твоей матерью. Мы любим тебя.

Если ты нашел этот мой дневник там, где я собираюсь его оставить, — на кровати, в которой ты спал мальчишкой, в доме твоей матери на Келтон-стрит в Вудсайде, то там же, под кроватью, ты найдешь сумку с серебряным оружием; надеюсь, оно облегчит твою жизнь в этом мире. Это все, что я могу тебе завещать.

Это жестокий мир, Закария Гудвезер. Сделай все, что в твоих силах, чтобы сделать его лучше.

Твой отец,

доктор Эфраим Гудвезер

Эф пропустил обещанный Гусом обед, чтобы написать письмо Заку в одной из пустых аудиторий чуть дальше по коридору от того места, где лежал Хоакин. В это время Эф ненавидел Владыку сильнее, чем когда-либо на протяжении этого долгого, мучительного испытания.

Он просмотрел написанное. Перечитал текст от начала до конца, пытаясь представить, как его воспримет Зак. Эф никогда прежде не смотрел на все глазами Закарии. Что подумает сын?

Отец любил меня? Да.

Отец предал своих друзей и свой род? Да.

Читая письмо, Эф понял, каким бременем ляжет на плечи Зака чувство вины. Груз целого потерянного мира. Его отец предпочел свободу одного спасению всех.

Можно ли сказать, что такой поступок рожден любовью? Или его породило что-то иное?

Это обман. Легкий выход из тупика. Заку придется жить человеком-рабом (если Владыка выполнит свою часть обещания), а планета навсегда останется вампирским гнездом.

Эф будто приходил в себя после горячечных галлюцинаций. Да как ему такое могло прийти в голову? Он не только позволил голосу Владыки войти в его, Эфа, голову, но еще и вбил в нее продажность и безумие. Злокачественная сущность Владыки обосновалась в мозгу Эфа и начала пускать метастазы. Эта мысль еще больше распалила его страх за судьбу Зака — он страшился за сына, жившего рядом с чудовищем.

Эф услышал в коридоре чьи-то шаги и закрыл дневник, сунул его под свой рюкзак. В этот момент дверь открылась.

Вошел Крим, перекрыв чуть ли не весь дверной проем. Эф ждал мистера Квинлана, появление Крима сбило его с толку. В то же время Эф испытал облегчение, потому что чувствовал — мистер Квинлан тут же раскусит его, прочтет все его опасения.

— Привет, док. Искал вас. Грустите в одиночестве?

— Привожу мысли в порядок.

— Хотел потолковать с этой доктором Мартинес, но она занята.

— Я не знаю, где она.

— Да ушла куда-то со здоровенным парнем — крысоловом.

Крим вошел, закрыл дверь, закатал рукав до могучего локтя. На предплечье Эф увидел приклеенный к коже квадратный лейкопластырь.

— Вот порезался, хочу, чтобы вы посмотрели. А то я видел этого парнишку мекса, Хоакина. Ему кранты. Вот и хочу проверить.

— Да, конечно. — Эф гнал посторонние мысли. — Давайте посмотрим.

Крим подошел, Эф вытащил фонарик из рюкзака, взял здоровенную руку Крима в свои.

В ярком свете фонарика кожа выглядела вполне здоровой.

— Снимите-ка пластырь, — велел Эф.

Крим содрал пластырь своими похожими на сардельки пальцами в серебряных перстнях. Пластырь сошел вместе с пучком жестких черных волос, но Крим и бровью не повел.

Эф пробежал лучом по предплечью. Ни пореза, ни царапины не было.

— Я ничего не вижу, — сказал Эф.

— Это потому, что и видеть тут нечего, — осклабился Крим.

Он убрал руку и теперь стоял, глядя на Эфа. Ждал, когда до того дойдет.

Наконец Крим сказал:

— Владыка распорядился, чтобы я поговорил с вами без посторонних.

Эф чуть не отпрыгнул. Фонарик выпал из рук и подкатился к его ботинку. Эф поднял его, непослушными пальцами поискал кнопку выключения.

Гангстер улыбнулся, обнажая серебряные зубы.

— Так это вы? — спросил Эф.

— И вы? — отозвался Крим. — Впрочем, фигня все это. — Крим оглянулся на закрытую дверь и продолжил: — Слушай меня, корешок. Ты будь поактивней, понял? Больше говори, играй свою роль. Ты филонишь, понял?

Эф едва слышал его.

— И давно?..

— Владыка вышел на меня недавно. Остальных моих ребят положил. Но это я могу уважать. Это его фирменный почерк, понял? — Крим щелкнул серебряными перстнями. — Но меня он пощадил. У него были другие планы. Сделал мне предложение — то самое, которое я передал вам.

— Сдать нас за… Манхэттен?