25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

56-й танковый корпус прошел 300 км за четыре дня не по безлюдной лесотундре, а «сквозь строй» из двух десятков стрелковых и танковых дивизий Прибалтийского военного округа (Северо-Западного фронта). К моменту выхода немецкого танкового корпуса к Даугавпилсу к рубежу Даугавы с востока уже подходили и войска Второго Стратегического эшелона Красной Армии (21-й мехкорпус, 41-й стрелковый и 5-й воздушно-десантный корпуса). Советское же командование, планируя в мае 1941 г. действия 1-й танковой дивизии, могло рассчитывать на то, что никаких войск противника в радиусе нескольких сот километров от Рованиеми не окажется. И это, как показали события, было совершенно верным предположением: непосредственно у границы, в полосе Меркъярви–Кусамо, фактически находились две пехотные дивизии (169-я немецкая и 6-я финская) и «дивизионная группа» (бригада в составе двух мотопехотных полков) СС «Норд», а далее в запалу вплоть до берега Ботнического залива войск не было вовсе. Ближайшую финскую дивизию (3-я пехотная в районе севернее Суомуссалми) от линии возможного прорыва советских танков отделяло 200 км лесного бездорожья.

Любое упоминание о мехкорпусах Ленинградского военного округа (1-й МК и 10-й МК) сопровождалось в советской историографии строгим напоминанием о том, что они были вооружены «безнадежно устаревшими» легкими танками. И это чистейшая правда. Танков так называемых «новых типов» (Т-34 и КВ) в округе почти не было (хотя танки КВ делали на Кировском заводе в Ленинграде). Весной 1941 г. десятки железнодорожных эшелонов везли новые танки на направление будущего главного удара — в Киевский и Западный военные округа. Однако же воевать предстояло не с соседними округами, а с противником. Поэтому стоит сравнить состав вооружения 1-й танковой дивизии Красной Армии с вооружением танковых дивизий вермахта, например, со все той же 8-й тд из состава танкового корпуса Манштейна [183, 184].

Итак, основу танкового парка 8-й танковой дивизии вермахта составляли трофейные чешские танки «Pz-38(t)» Это легкий танк с противопульным бронированием, корпусом, собранным на заклепках (при попадания снаряда головки заклепок отрывались и смертельно калечили экипаж), малокалиберной 37-мм пушкой и маломощным (125 л.с.) мотором. Основу танкового парка 1-й танковой дивизии составляли танки БТ (БТ-7—176, БТ-5—54), превосходившие «чеха» по вооружению (45-мм пушка), по мощности (двигатель 400 л.с.), по скорости в два раза. Рация на танке тоже была. Документы не подтверждают широко распространенные слухи о том, что советские танковые командиры вели свои части в бой, размахивая разноцветными флажками. В 1-й танковой дивизии из 31 танка «Т-28» оборудованы радиостанцией все 31, из 176 «БТ-7» с радиостанцией было 89 машин [183]. Для справки: танковая коротковолновая радио станция 71-ТК обеспечивала дальность связи телефоном на ходу — на 15 км, телефоном на стоянках — до 30 км, в телеграфном режиме — до 50 км.

Внимательное чтение архивных документов позволяет обнаружить и более отчетливые следы того, что прибывшая в Алакуртти 1-я танковая дивизия готовилась к «активной обороне», т.е. наступлению вглубь Финляндии.

Из отчета командира понтонно-мостового батальона дивизии видно, что после прибытия в район Алакуртти батальон приступил к сооружению трех (!) мостов через реку Тунси-Йоки (на восточном берегу этой реки и находится городок Алакуртти). К 30 июня работа была завершена — и уже на следующий день батальон приступил к разрушению мостов и железнодорожного полотна в полосе от приграничной станции Салла до Алакуртти. К 4 июля все было уже успешно взорвано и разрушено [185].

Про удивительную историю строительства и немедленного затем разрушения мостов на забытой богом и людьми заполярной речке советские историки не писали никогда. Но в принципе для всех подобных случаев у них давно уже было припасено универсальное объяснение: «Необоснованно допущено ошибочное решение…» По глубоко верному замечанию В. Суворова, коммунистическая пропаганда скрывала от населения СССР даже случаи стихийных бедствий и катастрофических землетрясений (хотя уж в их-то возникновении «родная партия» никак не была виновата), но при этом с огромной готовностью спешила выставить советских генералов и даже самого будущего Генералиссимуса в виде полных идиотов, не понимающих самых азов военной науки. Мы же не будем повторять старые и уже известные ошибки. Тимошенко, Жуков, Мерецков, возможно, и не были гениальными полководцами, но свое дело знали крепко, имели большой опыт реального вождения полков в бой, разницу между танком и пушкой, пушкой и гаубицей, обороной и наступлением понимали отлично. Соответственно, и передислокация 1-й танковой дивизии из Пскова в Алакуртти была предусмотрена в плане прикрытия Ленинградского округа (а затем реализована на практике) отнюдь не по дурости, а со вполне отчетливой целью: прорваться в глубину обороны финской армии, захватить единственный во всей северной Финляндии «транспортный коридор», прервать возможную переброску немецких войск из Норвегии по «арктическому шоссе» из Петсамо в Рованиеми и далее в центральные и южные районы Финляндии.

В заключение этой главы следует предельно четко обозначить и разделить два важных момента. К сожалению, их сплошь и рядом путают не только профессиональные любители «искать в темной комнате черную кошку», но и вполне добросовестные писатели и читатели.

Наступательная направленность военной доктрины сталинского государства является несомненным, бесспорным фактом. Это — не гипотеза. Это уставная норма, «категорически и выпукло» выраженная в первых же параграфах Полевого устава ПУ-39. «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армии. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Основной целью Красной Армии будет достижение решительной победы и полное сокрушение врага».

Однако наступательная направленность оперативных планов Красной Армии ни в коей мере не является доказательством агрессивности внешней политики сталинской империи. Ни в коей мере. Наступление и агрессия — это не синонимы. Это два слова из двух разных языков. Военно-оперативный язык знает такие термины, как «наступление», «прорыв», «преследование», «оборона», «подвижная оборона», «отход». На языке политики говорят про «агрессию», «захват», «аннексию», «вмешательство», «помощь», «освобождение», «спасение», «интернациональный долг» и пр. Это два разных языка. В планах стратегического развертывания Красной Армии нет слова «агрессия», но нет там и слова «освобождение». Таких слов там и быть не могло. Планы советского командования не были ни агрессивными, ни освободительными. Они были наступательными и не более того.

Любая армия (тем более армия великой мировой державы) создается именно для того, чтобы разгромить (или по меньшей мере значительно ослабить) вооруженные силы противника. Самым эффективным способом решения этой задачи было, есть и будет наступление. Параграф 10 Полевого устава РККА («только решительное наступление на главном направлении, завершаемое окружением и неотступным преследованием. приводит к полному уничтожению сил и средств врага») не связан ни с «мировой революцией», ни с агрессивными, захватническими внешнеполитическими планами Сталина. Этот (и ему подобные) параграф просто разумен. В нем сконцентрирован многовековой опыт военного искусства. Противник должен быть уничтожен или принужден к капитуляции.