Незнакомец - Шарлотта Линк

"Почему меня вообще интересует его ответ?"

— Ненависть? — спросил его приемный отец. — Ну, ненависть — это то же, что и любовь, не так ли? Ни то, ни другое не возникает по заказу, и управлять этими чувствами невозможно. Их нельзя ни вызвать в себе, ни избавиться от них, если уж они в ком-то укрепились. Но неверно говорить, что я ненавижу Мариуса. Нет.

Никто в компании ничего на это не ответил, и Фред продолжил:

— Я презираю Мариуса. Да. Этого я не отрицаю. Я смотрю на это худое, бледное лицо, на это рахитичное тело и вижу в нем все его проклятое происхождение. Он — выходец из совершенно асоциальной семьи. Оба родителя — алкоголики, оба не в состоянии продержаться на работе больше двух недель. Совершенно опустившийся сброд. Они свалили и оставили своего, тогда шестилетнего, ребенка одного в квартире. Посаженным на цепь в ванной. Без воды, без пищи. Он был полумертвым, когда его нашла полиция. К счастью, семью тогда курировала социальная служба, и ее сотрудница забила тревогу. Классная руководительница — тоже. Если б не эти две женщины, то его, наверное, уже никто не смог бы спасти. Отец объявился тогда аж спустя четыре недели, а мать — еще позже.

— Бедный мальчик, — произнесла Нелли. — Такой юный — и уже пришлось пережить столько ужасного!

— Это одна сторона, — сказал Фред. — Другая же такова, что это невинное дитя, которое вы, вероятно, в нем видите, естественно, носит в себе гены своих родителей. Вся распущенность, вся испорченность этих людей сидит в нем. И все это я каждый день вижу перед собой!

— Но как раз этот вопрос и обсуждается с возрастающим интересом в научных кругах, — вмешался Рихард, — и пока без определенных выводов. Еще не совсем ясно, насколько на наш характер влияют генетические предпосылки. Некоторые считают, что наша наследственность чрезвычайно незначительно сказывается на ментальном и психическом развитии. Намного значительнее считается наша социализация, то есть то, каким образом мы вырастаем и какой отпечаток при этом накладывает на нас наше окружение.

— Как бы то ни было, — заговорил в ответ Фред, и в его голосе прозвучало нетерпение. Мариусу, которому для своей же безопасности в каждый отдельно взятый день чрезвычайно важно было, по возможности, сейсмографически точно заранее определить настроение приемного отца и в соответствии с этим корректировать свое поведение, был хорошо знаком этот оттенок голоса, который выдавал зарождающуюся злость. Другие, возможно, еще ничего не заметили — кроме Греты, пожалуй. — Я не собираюсь сейчас спорить о теориях, — продолжил он, — да это, наверное, и слишком обширная область. Между прочим, как я уже упоминал, мальчику было шесть лет, когда он попал к нам. Эти решающие шесть лет он прожил среди самого опустившегося сброда, какой только можно себе представить. И который наложил на него свой отпечаток.

— В шесть лет они еще такие маленькие… — возразила Нелли. — Я считаю, что при проявлении большой любви и внимания в этом плане можно очень многого добиться.

— А я за то, чтобы обращаться с ним жестко, — сказал Фред. — Этим тоже можно многого добиться. Он не исправляется! Никак! И должен сказать, что он следует всем предписаниям на "ура", за незначительными исключениями.

— Но я считаю… — снова попыталась спорить гостья, но муж прервал ее:

— Нелли, тут наше мнение не требуется. Люди, которые взяли на себя ответственность за такого ребенка, должны сами решать, что они считают лучшим. В конце концов, им придется жить с последствиями своих решений.

Мариус еще сильнее впился ногтями в ладони, не чувствуя боли. Этим людям нужно что-то предпринять! Фред выдал себя. Они распознали его ненависть. Он сказал, что презирает своего приемного сына. Сказал, что жестко обращается с ним. Нелли и Рихард, кем бы они ни были, должны теперь что-то предпринять!

— Фред, у наших гостей закончилось вино, — пожурила Грета мужа.

Вероятно, им тут же подлили в бокалы, потому что Рихард сказал:

— Большое спасибо. Кстати, великолепное вино.

А Нелли добавила:

— И еда превосходна! Я восторгаюсь хорошими поварами!

Тему разговора поменяли.

* * *

Мариус уставился на Ребекку. Он метался туда-сюда, пока рассказывал. Пот лился ручьями по его телу, и лицо его тоже было мокрым. Возможно, и несколько слезинок прокатились по его щекам, он точно не знал.

— Ты понимаешь? Еще одна надежда была разбита, — продолжил он. — Фред всегда и везде — хоть в управлении по делам детей и подростков, хоть еще где — разыгрывал из себя превосходного отца-заменителя. Любящего, понимающего, участливого. Можно было просто сойти с ума от его спектаклей. Он был первоклассным актером в своем амплуа. Он даже мог придавать своему голосу теплоту и озабоченность. Выражать сочувствие и черт его знает что еще… Он был неповторимым воплощением доктора Джекила и мистера Хайда[7]. Человек с двумя лицами. Никогда не терявший контроля над той ролью, которую играл. Кроме того вечера. За все те годы это было впервые — во всяком случае, единственный раз, когда я это видел, но я думаю, что больше таких моментов не было, — когда он на десять или пятнадцать минут сбросил маску. Он выдал свою ненависть и презрение, и даже выдал, каким образом он со мной обращается. Для его гостей уже не должно было оставаться сомнений, что здесь творится нечто совершенно неладное! — Мариус снова лихорадочно провел руками по волосам; к тому времени они были уже настолько мокрыми, словно он принял душ. — Ты понимаешь?

Он спрашивал снова и снова: "Ты понимаешь?" Ему было так важно, чтобы Ребекка понимала, что он хотел сказать.

— В тот вечер они меня даже не видели! Они появились в семь часов. А я, двенадцатилетний мальчик, был уже сослан в свою комнату. Меня было не видно и не слышно. Разве это не странно? — спрашивал Мариус.

Он стал ждать ответа, но пленница молчала, и он закричал:

— Разве тебе не показалось бы это странным?!

Ребекка глубоко вздохнула.

— Конечно, — сказала она, — но мы не знаем, как Фред Леновски объяснил это обстоятельство. Вы ведь не всё слышали. Может быть, он сказал, что вы болеете. Что вы тяжело больны гриппом, или у вас ветрянка, или корь. Тогда никому не показалось бы странным, что вы не появляетесь и никто не рвался бы вас увидеть. Фреду нужно было только назвать что-нибудь заразное.

Такая возможность Мариусу еще не приходила в голову. Конечно, это было похоже на дьявола Леновски. Такой лживый, изобретательный мерзавец!

— О’кей, — произнес он, — о’кей, но позже… гости что-то заметили. Я ведь это слышал. Нелли и Рихард почувствовали, что что-то неладно. Их это задело. Они считали ужасным то, что он сказал. Я понял это по их комментариям. Понимаешь? Я не ошибся. Я это слышал!