Хрустальный шар - Станислав Лем

Раутон, по природе склонный к риску, не смог усидеть на месте. Невзирая на то что его арифметические познания ограничивались десятичной системой, а таблицей умножения служили долларовые банкноты Государственного федерального банка, он захотел увидеть то, что пишет Фаррагус. Поэтому он попытался приподнять краешек скатерти. Когда он выглядывал в маленькую щель, мел вдруг треснул, сломался, и его кусочек попал через эту малюсенькую щель прямо ему в глаз. Он едва удержался от громких проклятий. Вытер платком слезившийся глаз и, уже не пытаясь выглядывать, замер, как подводная лодка в пучине океана, накрытый волнами зеленого сукна.

Из ужасно сложных рассуждений профессора вытекало, насколько об этом мог судить репортер, что в своих исследованиях он вывел некое математическое выражение, реализация которого «могла бы вызвать конец света». Репортер записал это слово в слово так, как сказал профессор, совершенно не понимая, впрочем, как математическая формула может иметь влияние на судьбы человечества. Однако из дальнейшего выступления оказалось, что такое возможно.

– Я искал условия, – говорил профессор, – при которых эта теоретически выведенная программа могла бы исполниться. Поначалу мне казалось, что это невозможно, но кропотливые двадцатисемилетние поиски увенчались положительным результатом. Уважаемые коллеги! – Голос Фаррагуса сорвался. – Мне удалось создать то химическое соединение, существование которого предсказывала вот эта формула, написанная на доске. И это химическое соединение, которое является самой могущественной, самой страшной силой, когда-либо переданной человеку в руки природой… И это химическое соединение, которое может уничтожить все живущее на нашей планете, и даже земной шар уничтожить, превратить его в облако раскаленных газов… Это соединение находится вот здесь!

Фаррагус стукнул чем-то твердым по столу так, что репортер подпрыгнул, подумав, что горячий экспериментатор собирается здесь и сейчас доказать правильность своих ужасных пророчеств.

– В этой пробирке находится вот этот белый порошок, который совершенно безвреден и может сколь угодно долго храниться при низких температурах; более того, он не вступает ни в какие химические реакции: его не возьмут ни кислоты, ни щелочи, ни любое другое химическое тело!

Профессор повысил голос:

– Но если его нагреть до температуры в восемьдесят градусов по Цельсию, до этой относительно незначительной температуры, он чудовищным образом преобразуется. Это не будет взрыв, уважаемые коллеги, как в снаряде, заполненном динамитом… это не будет цепная реакция, коллеги, как в атомной бомбе… ведь там мы имеем дело с детонацией ограниченного характера… даже если разрушительное действие распространяется на несколько километров, это пустяки в сравнении с размерами материков и океанов. Мой препарат, который здесь представлен в виде невинного белого порошка, нагретый всего лишь до восьмидесяти градусов, становится детонатором материи! Что это значит – «взрыватель материи»? Это значит, что если в атомной бомбе превращается в энергию взрыва лишь сотая часть массы, то мой препарат зажигает материю! Он реагирует, выбрасывая из своих частиц мезоны, разогнанные до миллиардов электрон-вольт… он сокрушает вокруг себя все другие атомы, вызывая их распад! Их разрушение! Их уничтожение! Их полное исчезновение! – кричал профессор тонким прерывающимся голосом. – И когда страшная энергия, сжатая в материи, высвобождается, температура поднимается до миллионов градусов… и благодаря этому действию щепотка порошка, не бо́льшая, чем та, которую вы видите вот в этой пробирке, может вызвать распад и исчезновение всего земного шара. А если ее бросить на Солнце, оно тотчас распалось бы… и исчезло, как пылинка!

«Неплохо говорит». Перо репортера летало как сумасшедшее, а стопка исписанных листков росла. Раутон радовался так, как если бы профессор предсказывал вечный рай на земле.

– Мое изобретение… мой препарат я назвал генетоном, то есть создателем… Почему создателем? Потому, уважаемые коллеги, что с этой поры больше не будет войн, ибо любая война означала бы полный, дословный и окончательный конец света, ибо любая война привела бы к крушению нашей планеты, к исчезновению той Земли, по которой мы ходим, и воздуха, которым мы дышим. Я верю, что мой генетон сделает возможным приход вечного мира!

Слышен был шелест бумаг в зале, скрип стульев, покашливание, кто-то поблизости высморкался так продолжительно и громко, что репортер даже вздрогнул, словно услышал звук труб Страшного суда.

«Вот тебе и крикливый старик», – подумал он, когда зазвенел колокольчик и раздался голос председательствующего:

– Кто хочет выступить?

– Прошу слова.

– Дорогие коллеги, – зазвучал над репортером такой низкий бас, что он даже съежился, – профессор Фаррагус представил здесь нам некую гипотезу. Она, признаю, довольно интересна, но слишком смела. Я считаю, что ученому не следует высказывать утверждения, которые не подтверждены экспериментально. Я вижу эту формулу. И утверждаю, что она не может быть реализована, поскольку показатели уравнения определены не столь точно, как это должно быть! Поскольку эта формула является лишь иллюзией в некотором смысле…

– Как вы смеете! – раздался вспыльчивый, близкий крик Фаррагуса.

Его оппонент продолжал, будто ничего не слышал:

– Из теоретических предположений сделан слишком поспешный вывод…

В зале раздался ропот.

– Такое тело, – было слышно постукивание пальцем по доске, – не в состоянии обеспечить объявленную энергию. Здесь перепутано количество тепла и величина температуры. Но это разные вещи! А второй закон термодинамики? Полагаю, коллеги, что дело ясное: для меня проблемы генетона не существует.

– Вы считаете, что это шарлатанство? – закричал, стараясь перекрыть шум зала, Фаррагус. – Двадцать семь лет исследований были одной большой ошибкой? А чем в таком случае является то, что находится в этой пробирке? Этот препарат, который вы видите?

– Если вы действительно его синтезировали, – с некоторым сладострастием и изысканной вежливостью прозвучал сокрушительный до сей поры бас, – то это еще одно из пятнадцати тысяч новых химических соединений, о которых ежегодно сообщают журналы химии…

Он начал сходить с подиума. Были слышны громкие выкрики.

– Значит, мои расчеты для вас – ничто! – кричал Фаррагус, уже совсем утративший самообладание. – Как я могу вас убедить? Разве лишь поместив эту пробирку в пламя свечи? Только такая катастрофа смогла бы доказать, что большая часть моей жизни не прошла даром?..

– Да, только такой эксперимент… опасаюсь, однако, что мой уважаемый коллега существенно переоценивает опасность взрыва этого порошка… Вам одолжить зажигалку?

Раздался общий смех. Зал гудел.

– Немедленно требую отпустить меня сейчас же! – закричал кому-то Фаррагус тонким срывающимся голосом. – Я докажу вам, что был прав, чего бы это мне ни стоило!

Раздался грохот падающего кресла, а затем стук захлопнутой двери.