Ратник. Меч времен - Андрей Посняков

Михаил усмехнулся:

— Зовут — так сходим. Кто зовет-то?

— Сказали — ты знаешь.

— Староста, что ли?

— Не, не староста.

Не староста? Хм… уже интересно.

А может, развернуться, да уйти, убежать? Ага… не простившись, не поговорив с Марьюшкой? Да и стражники уже закрывали ворота… Поздно!

Молодой человек быстро поднялся на высокое крыльцо, пригнувшись, толкнул дверь… Миновав просторные сени, вошел в горницу, поклонился:

— Здравы будьте!

— И ты не хворай, — с усмешкой произнес… сидевший в красному углу под образами боярич Борис!

Михаил узнал — улыбнулся:

— Рад видеть тебя в добром здравии!

Боярич поджал губы… на крыльце и в сенях послышались чьи-то шаги.

— Ну, вот он… — Борис смотрел мимо Миши, через плечо.

Михаил обернулся и вздрогнул: как ни в чем не бывало, в горницу один за другим чинно вошли староста Нежила, Страшок… Кнут Карасевич и четверо вооруженных мечами воинов! А за ними — Миша глазам своим не поверил — боярышня Ирина Мирошкинична!

Вошла и, не удостоив Михаила взглядом, уселась на скамью рядом с Борисом.

А второе холопство: поиметь робу без ряду…

Русская Правда. О холопстве

— Сам пришел, ага, — громко, с этаким издевательским хохотом, повторил староста Нежила. — Зазноба-то его у нас! С утра еще велел запереть в амбаре.

Он гнусно ухмыльнулся и потер руки.

Михаил дернулся было, но тут же остыл — и не потому, что вокруг были воины. Марьюшка оказалась в заложницах! Марьюшка…

Широко улыбнувшись, Михаил снова поклонился и развел руками:

— И что вам всем от меня надобно?

— Поговорить, — отрывисто произнесла боярышня. — Спросить кое-что.

— Спрашивайте, — молодой человек с самым беспечным видом уселся на стоявшую рядом лавку. — Все, что знаю — скажу.

— Нет, — Ирина Мирошкинична резко поднялась, синие глаза ее засверкали смарагдами. О, как смотрел на нее сейчас юный боярич Борис! Как смотрел…

Да… кое-что уже стало понятно. Вот, оказывается, куда делся Борис!

Мишу все же связали — а попробовал бы дернуться! — и, выведя из избы, повели к амбару. Впереди, не оглядываясь, шагала Ирина Мирошкинична, за ней, с подобострастной ухмылкой — Кнут и его люди, за которыми уже поспешал и староста Нежила и его подручный — Страшок. Бориса с ними не было — Ирина, обворожительно улыбаясь, попросила его немного подождать в избе. О, какая же все-таки у нее была улыбка! А глаза… А…

Не на одного Бориса действовало — Кнут тоже смотрел на свою хозяйку, словно преданный пес, точнее — словно кот на сметану. Да и многие его людишки — туда же… Даже и Михаил, нет-нет, да, скосив глаза, поглядывал на боярышню, хоть и знал, что перед ним за змея! И все же, все же… Все же было в этой молодой женщине нечто такое, что притягивало мужчин, нет, не только редкостная обворожительная красота — хотя и это, вне всяких сомнений, играло свою роль, — а, скорее, некая необычность, волнующий шарм, загадочный флер — ну, как еще можно выразится? — некая явно ощущаемая внутренняя сила и потрясающий всякое воображение эротизм, почти животная страсть, манящая, непостижимо притягивающая, извергающаяся из синих глаз боярыни, словно раскаленная, пышущая огнем лава из жерла внезапно пробудившегося вулкана.

Нет, это была не женщина — это было нечто!

И боярыня явно осознавала свою волшебную силу. Вот обернулась, стрельнула глазами — и все — Кнут, его люди, староста — тут же бросились к ней, готовые исполнить любое желание, любой приказ, любое слово. Наверное, скажи сейчас Ирина Мирошкинична: «Рвите друг друга!» — рвали бы, ну, ей-богу — рвали! Да что там скрывать, под обаяние этой опасной и вместе с тем так влекущей к себе женщины, попал и сам Михаил — чужак, никто, для всех здешних — выходец из ниоткуда, а для себя человек, прорвавший время, словно клинок меча рвет вражью плоть… меч времени или меч времен… да, хорошее имя для клинка. Впрочем, здесь не рыцарство, подобные фишки не в моде… хотя — как сказать…

Ирина Мирошкинична остановилась перед запертыми воротами амбара, староста стремглав бросился с ключом к большому замку, отпер, поклонился, широко распахнув створки.

— Заходи, — обернувшись, боярышня обдала Михаила синей небесностью глаз, так, что мурашки по коже… Какой там меч времен!

Молодой человек вошел… и обмер.

Посреди амбара, на чисто подметенном земляном полу, стояла широкая лавка, на которой, привязанная по рукам и ногам, лицом вниз лежала Марьюшка. На девушке не было никакой одежды, а на дворе стоял октябрь, и первым желанием Михаила было броситься к ней, освободить от пут, защитить, обогреть…

— Староста не соврал, ты испытываешь к ней какие-то чувства, — негромко промолвила Ирина Мирошкинична. — Впрочем, мы их сейчас испытаем… Кнут!

— Я здесь, моя госпожа! — в руках садиста стремительной ядовитой змеей извивалась плеть из воловьей кожи.

Слабая улыбка — от которой мороз пробежал по коже! — тронула губы боярыни:

— Милый Кнут, поведай-ка нам, что ты можешь сделать одним ударом?

— Все, что угодно, моя госпожа! — здоровяк покраснел от удовольствия. — Могу рассечь кожу — так, что никогда не срастется, могу слегка ожечь — больно, но того не более, могу же с одного удара рассечь хребет и тогда…

— Ожги! — быстро приказала боярыня. — Покуда — слегка.

Взмах кнута. Короткий удар. Крик…

Михаил бросился на садиста, ударив того головой в грудь… эх, жаль, руки связаны…

Его тут же схватили, ударили поддых…

— Хватит! — тут же распорядилась Ирина Мирошкинична и, подойдя к Мише, нежно погладила его рукой по щеке. — Ты ведь не будешь больше ни на кого кидаться? Иначе…

— Не буду, — Михаил хмуро опустил голову. — Только и вы…

— Мы тоже не будем, — боярыня улыбнулась со всей вежливостью и теплотой, в синих глазах заплясали веселые искорки. — Нет, клянусь… коль тебе так дорога эта… Так мы с тобой поговорим?

Михаил скрипнул зубами:

— Так я же сказал! Спрашивай! Зачем было…

— Затем, чтобы ты мне не лгал. Не сердись, так было нужно, — боярыня резко повернулась на каблуках. — Оставьте нас! И закройте, наконец, ворота — дует.

Зябко поежившись, Ирина Мирошкинична подошла к стоявшей в углу жаровне, протянув ладони к углям…

— Моя госпожа, — он может быть опасен, — закрывая ворота, услужливо предупредил Кнут, в бесцветных глазах его сверкало лютое пламя.

— Я сама — опасна, — боярыня мягко улыбнулась Мише. — Ты ведь помнишь, неправда ли?