Мертвый остров - Николай Свечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажите, а барон Таубе такой же опасный человек, как и вы?
– Нет. Он намного опаснее.
Японец задумался:
– Ну это можно проверить…
– Проверяйте, – усмехнулся Алексей. – Но я бы не советовал.
Принесли по второй чашке. У Лыкова учащенно билось сердце, хоть он и старался не подавать виду. Что дальше? Кажется, его решили не убивать. А Голунова? Изменников всегда карают… Калина Аггеевич застыл в углу, под божницей. Он тоже казался спокойным. Отставной старший унтер-офицер никогда никого не боялся. Конечно, не боится он и сейчас. На кёданов смотрит почти с презрением. А на Такигаву, от которого теперь зависит его жизнь, – равнодушно. И ясно, что ничуть не рисуется.
– Капитан! Зачем вам агентурная сеть в России? Неужели вы всерьез собираетесь с нами воевать?
Разведчик усмехнулся.
– Почему нет? Вы считаете себя непобедимыми?
– Но согласитесь, что соотношение сил…
– Русских нельзя победить, если напасть на их дом. Пример Наполеона это показал. Но разве здесь возможна народная война? Дальний Восток наш, а не ваш. Из Петербурга войска не напасешься. Нет! Если вдруг тут случится заварушка, мы вас одолеем.
– Смешно! – ухмыльнулся надворный советник. – Вы давно на карту мира не смотрели? Поглядите. Вашу Японию, извините, пятаком накроешь, а для России нужна рогожа!
– Надо будет, накроем и Россию, – отмахнулся капитан. – Как у вас говорят? Мал, да удал! И вообще… Моя работа рассчитана на десятилетия, и знать вам о ней не нужно. А нужно другое. Как выйти отсюда живым – вот что должно вас занимать в эту секунду.
– Ну и как? – лениво осведомился Лыков.
– Вы неплохо держитесь для русского, – похвалил Такигава. – Самурай вел бы себя так же. Насчет жизни… Вы знаете, кто нас интересует. Предлагаю обмен. Мы вас отпускаем. Вы возвращаетесь в город и даете Пагануцци письменное разрешение на перевод Царя и его людей в окружной лазарет. И после этого уезжаете из Корсаковска. Лучше всего в Тарайку, проверить, как строят дорогу. Когда вернетесь, Царя на Сахалине уже не будет, это понятно. Зато вас будет ждать ваш приятель, живой и здоровый. Слово офицера!
Лыков встретился взглядом с Голуновым, и тот сразу же кивнул:
– Соглашайся и уезжай!
– А ты? Он же обманет!
Калина Аггеевич пожал широкими плечами:
– Моя бабушка говорила: два века не проживешь.
Лыков чуть не вцепился Такигаве в рукав:
– Много ли стоит ваше слово офицера?
Тот равнодушно ответил:
– Узнаете, когда вернетесь. Или хотите остаться здесь? Царя ведь можно и без вас выручить…
Лыков встал, подошел к Голунову и протянул ему руку. Как тогда, в тюрьме.
– До встречи, Калина Аггеевич!
– До встречи, Алексей Николаевич!
Лыков ехал в Корсаковск, ведя коня Голунова в поводу, и ругал себя последними словами. Самодовольный кретин! Погубил храброго и честного человека. А еще Царя им отдать с эсаулами? Вот это навряд ли! Глупый, глупый капитан Такигава… Отпустил Лыкова живым! Теперь полетят головы за Калину Аггеевича…
Немного остыв, он стал думать. «Иванов» действительно следует перевести в лазарет. У японцев всюду глаза и уши, тут их не обманешь. И прокатиться тоже придется. Но недалеко…
Надворный советник подъехал к дому, бросил поводья казаку и шумно ворвался внутрь. Вид у него был непритворно злой. Навстречу выбежал лакей Ажогин.
– Где немец? – рявкнул Лыков. – Пусть пива принесет. Холодного!
Через минуту в кабинет зашел Буффаленок с пивом. Лыков подскочил к нему и произнес скороговоркой:
– Прости, так надо!
Отобрал бутылку и выдал парню увесистую затрещину. Тот полетел кубарем, сшибая стулья.
– Я сказал – холодного! А ты какое принес, колбасник?
На шум в дверь просунулись головы прислуги. Гезе сидел на полу, потирая затылок. Слезы катились по его лицу, но хныкать парень не смел.
Лыков пнул табурет, потом грохнул по стене кулаком так, что свалилась висевшая на ней олеография.
– Чего вылупились? Тумаков захотели? Зажрались, страх потеряли! Я вас научу! Всех научу!
Дворня оцепенела. Таким хозяина они еще не видели. Между тем тот начал приходить в себя.
– Ажогин!
– Я, ваше высокоблагородие!
– Лети в лазарет, приведи сюда доктора Пагануцци.
– Слушаюсь!
– Гезе!
– Я! – вскочил с пола Фридрих и ухватился за стол – его мотало.
– Чего еще там? Со щелчка качаешься? Пиво у тебя теплое, неси водки.
– Слушаюсь.
Лыков разогнал всех с поручениями. Вскоре вернулся Буффаленок, поставил графин с водкой и спросил шепотом:
– Что случилось, Алексей Николаевич?
– Мы попали в засаду. Голунов у японцев в аманатах[77]. Меня отпустили, чтобы я перевел Царя со свитой в лазарет. И уехал. Как сделаю это, они будто бы освободят Калину Аггеевича. Но, конечно, японцы его убьют…
Федор слушал молча, напряженно.
– Сейчас я скомандую Пагануцци положить «иванов» в лазарет, всех троих. Сам якобы отправлюсь в Тарайку. Ребята из лазарета сбегут. Тебе поручается следить за ними.
– Отсюда?
– Нет. Не зря же я тебя поколотил. Явится доктор, я попрошу тебя осмотреть. Все видели, как тебе досталось. Жалуйся на тошноту и головокружение. Пагануцци предложит и тебя отправить в лазарет, я разрешу.
– Понял. Где мне вас искать?
– У акушерки Инцовой.
– Где-где?
– Нету у меня другого укрытия!
– Понял.
Тут послышались шаги, и Алексей спешно припал к стакану с водкой.
Дальше все пошло как задумывалось. Явился запыхавшийся Пагануцци. Лыков выдал ему письменное разрешение на госпитализацию троих каторжных разряда испытуемых: Козначеева, Мурзина и Шельменкина. Доктор с изумлением прочел бумагу, но спросить, отчего такие вольности, не решился. Лыков скорчил рожу и отвел глаза. Потом заявил:
– Я тут своего камердинера малость поучил. А он теперь жалуется, что его мотает… Поглядите, врет или нет. Ежели врет – получит добавки!
Пагануции осмотрел парня и ахнул:
– Вот это гематома! Что вы с ним сделали? Я подозреваю сотрясение мозга!
