Терновая ведьма. Изольда - Евгения Спащенко

— Мы нынче любому гостю рады, Тарнтейн, как-никак…

— Что? — все еще стоя одной ногой за пределами хутора, промямлила принцесса.

— Терновый день — по-простому, — прошамкал старик, натянув на седую голову помятую соломенную шляпу.

— Наверное, праздник? — Изольда полюбопытствовала больше из вежливости.

— Еще какой! — радостно закивал незнакомец. — Единственный день в столетии, когда принято привечать любых гостей. Пусть хоть прокаженный сунется в Волчью пасть, встретим как доброго друга.

— В какую пасть? — Она подалась вперед.

— Да стоянка так называется, — пожал плечами дед. — А ты, видать, чужестранка. Издалека пришла?

Изольда кивнула, раздумывая, идти ли в деревню. Кажется, старик ее не боится, правда, терновые следы явно заметил: вон как глаза сверкнули.

Может, повинуясь древнему обычаю, местные не разбегутся кто куда?

— А что принято делать на Тарнтейн? — Изольда пересекла наконец незримую черту между долиной и деревней.

Хуторянин криво ухмыльнулся.

— Разное… За неделю до него — травы собирать да над священным огнем сушить, дома украшать цветами, овец закалывать, готовить подношения, чтобы сжечь потом у живительного источника…

Изольда слушала с интересом.

— Ну и без пира накануне не обойдется. Можно наесться от души с общего стола.

— Пожалуй, загляну к вам на ужин. — Девушка робко улыбнулась. — Да только я не одна…

Деревенский нахмурился. Услышанное ему не понравилось. Но тут из-за ворот показалась поджарая волчья фигура, и старик мигом успокоился.

— Если речь о звере, то милости просим. — И он растянул губы в улыбке, обнажая стертые годами резцы. — Против волчьей братии ничего не имеем.

Лютинг окинул насупленным взглядом серые шкуры, развешанные на просушку у одной из хибар, и заключил угрюмо:

— Как же, еще один скальп не помешает! Будет чем плащ к гуляньям подбить…

— Таальвен, — шикнула на него принцесса, но дед даже бровью не повел.

Дождавшись, когда зверь переступит несуществующий порог, он радостно захмыкал и поспешил затворить ворота.

— Это еще зачем? — дернулся к выходу волк.

Хуторянин не оглянулся. Похоже, не услышал слов.

— Оставь створки открытыми! — потребовал грозно Таальвен Валишер.

— Чего рычишь? — закряхтел старик, посмеиваясь.

Засов никак не поддавался — слишком тяжелым оказался для слабых морщинистых рук.

— Он не понимает тебя, — шепнула другу девушка, и седовласый тут же откликнулся:

— Ясное дело. Как же зверь уразумеет человеческую речь?

Почерневшая от дождей жердь наконец вошла в древние пазы, запечатав ворота, впрочем, не слишком надежно.

— Почему вы их закрыли? — повторила вопрос Таальвена принцесса.

— По обычаю, — хитро покашливая в кулак, пояснил дед. — Один Тарнтейнов год — один гость…

— Значит, в другое время попасть в селение невозможно?

Он замотал головой и подхватил с земли ветхий мешок.

— Проход открывается лишь на Тарнтейн… в иное время Волчью пасть вообще не найти.

Девушка глянула на волка и постучала пальцем по виску, давая понять, что считает нового знакомца слабоумным. Это ж надо — запираться, когда у тебя вместо забора два десятка камней, расположенных в четверти версты друг от друга.

Дед не обратил на ее жест никакого внимания. С чувством выполненного долга он бодро заковылял прочь, насвистывая себе под нос.

— Погодите, дедушка, — окликнула Изольда.

— Чего? — бросил он через плечо.

— А где здесь можно поесть? — Она выпалила первое, что пришло в голову.

— Ступай к храму. — Хуторянин ткнул кривым пальцем в чертог с огнем. — Поблизости жрец околачивается. Пусть тебя накормит.

И он довольно потер руки, совсем как голодная Пайян-Жен липкие лапы перед трапезой. Кошка на пороге злобно зашипела, стараясь цапнуть хозяина за ногу. Но, получив шлепок грязным мешком, истошно заорала и пустилась наутек.

— Странные здесь люди, — заключил Таальвен, когда сгорбленная фигура исчезла за дверью.

— Неудивительно, — поспешила найти разумное объяснение принцесса. — Живут отшельниками, гостей видят раз в век, и то, если повезет.

— Ты правда веришь, что ни один путник не посещает деревеньку, кроме как на этот Тарнтейн? Пожелай я, легко пробрался бы там или здесь. — Он осмотрел пустое пространство между белыми камнями. — И что за глупое название — Волчья пасть?

— А по-моему, очень похоже. — Девушка состроила невинный вид. — Смотри, какие зубищи — больше, чем у тебя.

— Ха! — фыркнул возмущенно Лютинг. — Скорее, напоминают ведьмин круг, в который бросают кости, чтобы узнать будущее.

— Что за варварские обряды?! — Изольда ловко изобразила ужас на лице. — Страшно подумать, из какого края ты родом.

— Считаешь, в королевстве Северин не промышляют подобным?

— Конечно, нет! У нас не очень-то жалуют ведьм.

— Это напоказ, — усмехнулся волк со знанием дела. — А за глаза, готов поспорить, даже твой любимый брат обращался к вещунье за советом.

Принцесса брезгливо поджала губы.

— Еще чего! Зачем бы Стефану это понадобилось? Он и так мудрый правитель, способный без чар решить, что лучше для королевства.

— Потому и выдал тебя замуж…

— Не выдал, — огрызнулась девушка. — Только собирался. И вряд ли руководствовался при этом подсказками прорицательниц.

Таальвен Валишер легко перескочил забор из лозы, задев хвостом пышную огородную зелень. Хотел бы он рассказать, как еще в ранней юности гадальные кости открыли ему имя будущей невесты.

— Изольда Северин… — прохрипела надтреснутым, как приморские ветра, голосом старая ведунья.

Принц до сих пор помнил, как полыхнули зеленью диковинные цветы, которые ведьма скормила волшебному пламени. Вслед за ними отправились богатые подношения, приготовленные семьей Мак Тир, чтобы получить ответ на заветный вопрос.

Сотни лет в его роду было принято узнавать имя суженой у прорицательниц. И неизменно узорчатые, в мелких рунах, кости сообщали его, после чего очередной юный Мак Тир отправлялся на поиски девушки, обещанной судьбой.

Ему тогда стукнуло пятнадцать. Древний обычай казался незыблемым и не вызывал противоречий в душе. Ни разу принц не задумался о том, что руны могут солгать, оказаться лишь засаленными осколками старой кости. Он был готов услышать имя, а узнав его, тут же пустился в дорогу. Хитросплетение звуков, сложившихся в резковатое «Изольда Северин», стало для Лютинга не просто набором букв, но предназначением, которое с готовностью приняло сердце.