Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Что касается судьбы Алексея Маслова после событий 28 июня – 3 июля 1762 года, то спешим успокоить тех, кто думает, что злокозненная императрица расправилась с очевидцем ропшинского преступления. Все было проще и прозаичнее. Камер-лакей вернулся к месту службы, продолжил исполнять прежние обязанности, а 21 февраля 1763 года Екатерина II пожаловала его в кофишенки с окладом в 200 рублей. Тогда же он надумал жениться, о чем свидетельствует запись, сделанная в книге выдачи комнатных денег государыни (между 21 и 25 января 1763 года): «Пожаловано девице Анне Костантиновой, зговоренной в замужество за камор-лакея Маслова, 300 рублев». Как сложилась жизнь Алексея Маслова в дальнейшем, неизвестно. Новые поиски помогут найти ответ и на этот вопрос.

Для нас же важен тот факт, что правота Шумахера подтвердилась в очередной раз. И мы с чистой совестью можем подвести общий итог сравнению версий француза и датчанина. Подробное повествование Шумахера чуть ли не по всем пунктам подкрепляется сведениями из независимых прямых и косвенных источников. А скупая патетика Рульера опирается лишь на слухи и хитрое письмо той, которую он жаждет разоблачить – императрицы Екатерины II. И какой же вывод мы должны сделать? Процитировать самого Шумахера: «В моем сочинении нет ни одной неточности – я могу похвалиться, что ничего не оставил без проверки, чтобы добраться до истины, а найдя ее, беспристрастно изложить на бумаге… Немногие были бы в состоянии провести столь точное исследование, как я, поскольку этому способствовала занимаемая мною тогда должность и тесные связи, которые я поддерживал в то время с различными людьми…»

Ну что ж, нам остается только искренне поблагодарить датского дипломата за скрупулезно собранную им информацию. Взяв ее за основу, используя другие известные источники, мы в силах теперь реконструировать подлинные события 29 июня – 4 июля 1762 года.

28 июня. Петергоф. Вторая половина дня. В пятом часу вечера отрекшийся Петр садится в карету с закрытыми окошками и вместе с Алексеем Масловым отправляется в Ропшу в сопровождении… Здесь мы вынуждены прерваться, чтобы выяснить, в сопровождении кого? Екатерина II в записках написала, что дала мужу «надежную охрану с четырьмя офицерами под начальством Алексея Орлова», а в письме Станиславу Понятовскому изложила этот эпизод так: «Я послала, под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложеннаго императора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша».

Ей вторит и княгиня Дашкова: «Его немедленно отправили туда, под прикрытием Алексея Орлова и подчиненных ему, капитана Пасека, князя Федора Барятинского, Баскакова, с приказанием охранять развенчанного императора».

С другой стороны, барон А. Ф. Ассебург со слов Н. И. Панина свидетельствует: «Петра, в сопровождении двух офицеров, посадили в карету и повезли в Ропшу». Аналогичную трактовку охраны августейшего арестанта мы видим и у Шумахера, который к тому же не забывает назвать фамилии офицеров – Щербачев и Озеров. Так кто же вез Петра III – команда Орлова или офицеры-семеновцы? Екатерина и Дашкова – очевидцы событий; Ассебург и Шумахер – посвященные в детали хроникеры. И те и другие заслуживают доверия, но прав кто-то один.

Давайте поразмышляем. Место временного заключения – Ропша – было выбрано спонтанно 29 июня в Петергофе между первым и пятым часом дня. В самой Ропше немногочисленные смотрители дворца о том ничего не знали и, разумеется, не готовились к приему вчерашнего хозяина. Между тем Петр Федорович отправлялся в Ропшу не на уик-энд, а в качестве узника. А прежде чем узник появится в пункте назначения, пусть и на короткий срок, сей пункт необходимо осмотреть и принять надлежащие меры предосторожности. Стало быть, опальному императору должен предшествовать человек, который все вышеозначенное и исполнит. Ну а кто лучше осуществит столь важное дело, как не лицо, ответственное за охрану арестованного? Ему доверили содержать под стражей супруга Екатерины, и он поступит правильно, если опередит на какое-то время своего подопечного, осмотрит дворец, выберет комнаты, где расположится охрана, прислуга, сам арестант, определит условия и режим его пребывания во дворце. Императрица поручила охрану мужа Алексею Орлову, выделив в помощь ему Барятинского, Пассека, Баскакова и Черткова. Значит, отставному армейскому капитану с помощниками, с отрядом солдат и ехать вперед организовывать встречу поверженного императора в Ропше. А преодолеть 25 верст, отделявших Петергоф от Ропши, сможет кто-нибудь иной. Капитан Щербачев и поручик Озеров, например, офицеры л.-гв. Семеновского полка, с которыми Алексей Григорьевич вполне мог водить знакомство во время службы в том же полку с 9 октября 1749 по 31 мая 1757 года.

Снять возникшее противоречие мы легко сможем, предположив, что обе Екатерины не пожелали вдаваться в мельчайшие подробности перевозки узника. Они помнили главное – охранять Петра поручили Алексею Орлову. А как тот справился с поручением – лично отвез экс-императора; доверил отобрать конвой Панину, а сам поехал вперед; самостоятельно назначил конвойных, попросив воспитателя цесаревича проследить за отправкой… Такие нюансы женщин уже не интересовали. В результате Орлов у них удостоился чести непосредственного участия во всех мероприятиях, касавшихся переезда Петра III.

Любопытно еще сопоставить данный вывод с показанием Г. Р. Державина, оказавшимся свидетелем отъезда Петра Федоровича. Будущий автор «Фелицы» видел четырехместную карету; завешанные гардины; гренадер на запятках, козлах и по подножкам экипажа; с десяток-другой всадников. Но ни Орлова, ни Баскакова, ни Пассека, ни Барятинского, ни Черткова в числе сопровождавших не разглядел. Допустим, Державин не знал никого из пятерки. Однако А. Г. Орлов – лидер гвардейского мятежа, а Пассек, Баскаков, Чертков и Барятинский – офицеры Преображенского полка: первый – капитан-поручик 11-й роты; второй – полковой адъютант в ранге поручика; третий – подпоручик 11-й роты, а четвертый – подпоручик 1-й роты. И, проезжая мимо расположенных в петергофском саду бивуаков родной части во главе эскорта кареты, они обязательно попали бы на глаза многим знакомым сослуживцам. И те, естественно, шумно поприветствовали бы не столько отважных однополчан, сколько предводителей «Славной революции». А приветствие это не ускользнуло бы от внимания Державина. Между тем, судя по мемуарам поэта, преображенцы просто «увидели» проезд кареты, то есть восприняли увиденное буднично, равнодушно, без эмоций. Потому что сопровождали Петра люди им неизвестные, во всяком случае, не активные вожди заговора.

Кроме того, о малочисленности эскорта свидетельствует и неизвестный грузинский архиерей в письме от 9 июля 1762 года: «В тот же час в сопровождении десяти солдат отправили его в заточение». Сам священник в Петергофе не присутствовал, но его информатор – явно осведомленный человек, знающий, например, что приехавший в Петергоф после отречения император вместо полноценного обеда удовлетворился только вином.