Любовь без мандата - Юрий Поляков

– К сожалению, бургундских рюмок здесь нет. Придется пить из общепитовских. Уж извините! – с издевательской грустью молвил мой попутчик.

– Переживу как-нибудь.

Толик воротился с другими – чистыми стаканами. Сопровождала его радостная проводница:

– Я договорилась в третьем купе!

– Спасибо, голубушка, за хлопоты, – кивнул Павел Николаевич, – но мы уже подружились… Толик, поблагодари девушку за заботу!

Вернувшись, телохранитель достал из кармана складной нож со штопором, откупорил бутылку и уверенным официантским жестом, несмотря на покачивание вагона, разлил рубиновое вино по стаканам.

– Спасибо, иди спать! – распорядился Павел Николаевич и, глядя вслед уходящему, добавил: – Отличный мужик. Горбачева охранял. Теперь вот со мной. Уже пять лет. Стреляет как бог! А удар!.. И вообще он человек, можно сказать, исторический…

– А вы не боитесь, что он когда-нибудь в вас выстрелит? – ехидно поинтересовался я.

– Нет, не боюсь. Если он даже Горби не пристрелил, то мне бояться нечего. Эти люди стреляют или во врага, или в себя… Странный народ… Кстати, давайте выпьем за русский народ! Знаете, когда все это началось, я думал, через год, максимум через два нас всех на вилы поднимут. Ничего подобного. Наоборот, сын трудового народа Толик меня и охраняет. За народ!

– Нет, за это я пить не буду.

– Почему?

– Из принципа…

– Бросьте! «Человек с принципами» – это всего лишь щадящий синоним к слову «неудачник»…

– Значит, «беспринципность» – всего лишь синоним к слову «преуспевание»?

– Вы со всеми такой вредный или только со мной?

– Нет, не со всеми. Но если бы народом был я…

– Я бы давно уже был на вилах! – засмеялся Павел Николаевич. – Какой вы злой! Вы, наверное, просто бедный? Но за ненависть мы пить не будем. Выпьем за любовь! Вы допускаете, что такой мерзавец и мироед, как я, способен испытывать это чувство?

– Отчего ж не допустить! Самых трогательных романтиков я встречал в зоне, когда писал очерк к двухсотлетию Владимирского централа.

– Романтика? При чем тут романтика? Любовь добывается из такого же дерьма и грязи, что и деньги. Ее так же, как деньги, легко потерять. Может, когда-нибудь люди будут на кредитных карточках копить не баксы, а любовь…

– Ого! Вы не пробовали сочинять? – довольно ядовито спросил я.

– Пробовал. Даже литературную студию при МАТИ посещал. Стихи писал… концептуальные. Прочитать?

– Потом. А сейчас больше не сочиняете?

– Нет. Знаете, бизнесом, творчеством и любовью у человека ведает одна и та же часть мозга, поэтому среди хороших поэтов не бывает хороших бизнесменов. И наоборот. Кстати, влюбленный бизнесмен тоже не жилец… Вы-то бизнесом пробовали заниматься?

– Никогда.

– И не пытайтесь! Я знал одного сценариста. Он с нефтью связался, да еще втюрился в кинозвезду… Страшная история – нашли с чеченским кинжалом в сердце.

– Я, кажется, читал об этом в газетах…

– В газетах? – Он посмотрел на меня с упреком. – Вы читали, а я хоронил… Давайте все-таки выпьем!

Вино, как и следовало ожидать, оказалось замечательным. Некоторое время мы сидели молча. Я отогнул краешек накрахмаленной занавески: мелькающие столбы отмеривали проносящуюся за окнами ночь.

– Знаете, иногда хочется все бросить, спрятаться в деревне и по вечерам, слушая сверчка, написать книгу… – мечтательно произнес Павел Николаевич.

– О чем?

– О дерьме.

– Из которого все добывается?

– Да. У меня очень много сюжетов. Хотите, я подарю вам один? Настоящий! Не из газет.

– Спасибо, но у меня своих сюжетов достаточно.

– Ленивы и нелюбопытны… А потом еще на читателя жалуетесь!

– Я не жалуюсь… Читатель всегда прав. Критики – другое дело. Учитывая тематику вашей будущей книги, я могу вам дать несколько сюжетов о критиках…

– Да ладно уж… Ничего я никогда не напишу. Мне бумагу марать так же опасно, как сценаристу торговать нефтью… Слушайте, а вы когда-нибудь на заказ писали?

– Конечно. Двум маршалам мемуары сочинил. При советской власти за это неплохо платили. Не то что сейчас…

– Отлично. – Павел Николаевич от возбуждения взъерошил рукой волосы, и сединок у него обнаружилось даже больше, чем показалось мне вначале. – Я заказываю!

– Что вы заказываете? Меня?

– Не надо так шутить. Это не смешно. Вы прекрасно понимаете, что я хочу заказать. Но я не знаю, что может выйти из моего сюжета – рассказ, повесть, роман… О гонораре не беспокойтесь. Я не жадный.

– Погодите, может быть, мне ваш сюжет еще и не понравится…

– Опять привередничаете!

– Но ведь и вы заключаете не каждую сделку из тех, что вам предлагают, – возразил я.

– Ленивы, но изворотливы. Давайте лучше выпьем!

– За что?

– Теперь ваш тост.

– Тогда – за ту часть мозга, которая не может одновременно заниматься бизнесом и творчеством!

– И любовью! – добавил Павел Николаевич.

– А ваш сюжет про любовь?

– Конечно! А про что же еще?!

Он засмеялся, и на его щеках снова возникли ямочки.

– Ну, не знаю. – Я невольно улыбнулся в ответ. – Может, про первичное накопление!

– Об этом тоже можно целую книгу написать! Эпопею о гаврошах русского капитализма… О тех, кто был ничем, а стал всем!

Павел Николаевич полуприлег на диван, явно устраиваясь для обстоятельного повествования. Я подложил под спину подушку и приготовился слушать. Перестук колес напомнил мне вдруг стрекот оставленной дома пишущей машинки.

– А у вас бывает так, словно вы смотрите на себя со стороны, как на актера, играющего роль? – спросил он.

– Бывает… У психологов есть даже какой-то специальный термин для этого ощущения…

– Во-от! Вы знаете, мне долгое время казалось, что я просто играю главную роль в мыльной опере про богатых, которые плачут, смеются, жрут, трахаются и занимаются прочей жизненно важной чепухой. Мне казалось, вот сейчас закончится очередная сцена, вырубятся «юпитеры» – и костюмер заберет у меня тысячедолларовый смокинг, а бутафор отгонит в студийный гараж мой джип. Я переоденусь в потертые джинсы, свитерок и курточку из дубеющего на морозе кожзаменителя, сяду в синий троллейбус, подберу с затоптанного пола более-менее свежий билетик (чтобы в случае чего отовраться от контролера) и поеду в институтскую общагу. Там какая-нибудь старшекурсница, уже успевшая сходить замуж, родить, развестись и отправить ребенка к маме в родной Гадюкинск, нальет мне водчонки, накормит яичницей с крупно нарезанной колбасой, а затем, если соседки ушли, мы поскрипим немного на узкой казенной кровати: я буду терпеливо гоняться за оргазмом по закоулкам своего безотзывного после алкоголя тела, а она – страстно шептать в мое ухо: «Только не в меня! Только не в меня!!»