Четвертый крестовый поход - Джонатан Филипс

Алексей не стал задерживаться с началом выплаты крестоносцам огромной денежной суммы. Он передал венецианцам 50 000 марок, еще 36 000 марок были отданы дожу как невыплаченный долг за крестоносцев по первоначальному контракту, заключенному в апреле 1201 года. Остаток был выплачен руководству крестоносцев — что позволило тем, кто одалживал деньги для оплаты за проезд на кораблях, вернуть долги.[450] Возникло ощущение, что бремя тяготившее экспедицию, начало облегчаться. Но если посмотреть глубже, все было не так хорошо.

Если финансовое положение крестоносцев улучшилось, то для Исаака и Алексея оно приблизилось к критической границе. Огромные суммы, необходимые для выполнения обязательств перед уроженцами Запада, превосходили доступные средства. Алексею III удалось вывезти с собой в изгнание значительное состояние. В результате, с учетом стоимости найма крестоносцев и общим ослаблением императорской власти в течение последних месяцев, казна оказалась практически пуста. И все же новые императоры понимали, что должны выполнять требования своих воинственных гостей.

Оставалась одна возможность — путь, отдававший их на волю божественной милости. Для того, чтобы обеспечить необходимое количество золота и серебра, началась переплавка части драгоценных церковных украшений, которые и превращали Константинополь в центр благочестия. Такое решение демонстрирует степень отчаяния, до которой дошли греки.

Решение на подобное святотатство, несомненно, провоцировало гнев Господень. Случалось, что в Западной Европе в некоторых церквях драгоценные сосуды также переплавлялись для создания денежного запаса, необходимого для отправляющихся в путь крестоносцев — однако такую меру хотя бы можно было объяснить помощью ради богоугодного дела. В данном же случае к столь оскорбительным действиям вели алчные требования крестоносцев, «испытывающих жажду после возлияний объемом в Тирренское море», как метко замечал Никита Хониат. Едва ли можно выразить словами смесь ярости, недовольства и удивления, которую испытывал Никита. Он рассматривал происходящее как поворотную точку для Византии, мгновение, в которое Алексей IV так исказил естественный ход событий, что разрушил целостность империи. Никита писал: «Совершенно пренебрегая законом, он дерзнул прикоснуться к неприкосновенному, отчего, как мне кажется, Римское государство было полностью разрушено и исчезло». Люди императора энергично взялись за работу:

«Это зрелище нужно было видеть. Священные иконы Христа разрубались топорами на куски, вышвыривались и затем предавались огню, а их украшения грубо отламывались. Священные сосуды с равнодушием были вынесены из храмов, переплавлены и отданы вражеским войскам в качестве простого золота или серебра».

Для Никиты это святотатство омрачалось явным безразличием обоих соправителей-императоров и большинства населения. Он делал такой вывод: «Своим молчанием, чтобы не сказать бессердечием, мы приравняли себя к этим безумцам. Поскольку мы сами были виновны, то и претерпели, и выстрадали худшие из зол».[451]

Лето близилось к концу. Император Алексей нередко встречался со знатью крестоносцев. Он стал близок с некоторыми из них — в особенности с Бонифацием Монферратским. Но в то время как его отношения с уроженцами Запада были достаточно сердечными, утверждение власти над Византией становилось все более сложной задачей. Если в течение десятилетий крестоносцы относились к грекам с недоверием, то справедливо было и обратное: византийцы всегда скептически относились к мотивам, руководящим армиями, проходящими через Константинополь, и опасались возможной агрессии с их стороны. Можно также вспомнить, что волнения, направленные против латинян, в 1180-х годах получили широкую народную поддержку.

Положение крестоносцев, поставивших царевича Алексея на императорский престол, вызывало огромное беспокойство и враждебность. Как мы видели, у молодого человека не было ни опыта власти, ни чего-либо другого, способного привлечь преданных сторонников. Фактически Алексей стал императором только из-за угрозы, которую представляли для Константинополя его союзники, и из-за трусости Алексея III. За несколько недель, прошедших с момента появления нового властителя, он вполне осознал неприязнь, которую испытывала к нему и его союзникам значительная часть народа.

Вдобавок ему было необходимо также установить власть над той частью Византийской империи, что находилась за пределами Константинополя. Во времена, когда не существовало телевидения, способного мгновенно распространить по всем провинциям образ вождя, средневековым правителям, особенно тем, кто оказался на троне в столь сложных обстоятельствах, приходилось садиться в седло и предъявлять себя людям. Император был вынужден проезжать по своим владениям, уверяясь в их преданности либо, если они сопротивлялись, подчиняя их силой. Такое путешествие могло принести деньги, в которых он нуждался, однако для него необходима была поддержка. Разумеется, за ней Алексей обратился к крестоносцам.

Он направился в лагерь крестоносцев и договорился о встрече с их руководителями. Предстоял не просто визит вежливости, поэтому все нобли собрались в шатре Балдуина Фландрского. Алексей поблагодарил союзников за помощь: «Вы оказали мне величайшую поддержку, какую получал христианин», — но был вынужден заявить о том, что и так становилось все более очевидным: «Должен сказать вам, что не весь народ любит меня, хотя они не показывают вида. Более того, греки полны сожаления, что я вернул себе империю с вашей помощью».[452]

Алексей знал, что соглашение крестоносцев с венецианцами истекает в конце сентября и, таким образом, они вскоре должны покинуть Константинополь. Он понимал, что к этому времени у него почти нет возможности выполнить все свои обещания. Необходимо было время, чтобы собрать деньги, корабли и военные соединения, которые он обещал предоставить. Но еще важнее, что он был вынужден задуматься о своем будущем. Сведения Виллардуэна о речи императора сохранили привкус отчаяния: «Должен признаться, что греки ненавидят меня из-за вас. Если вы покинете меня, я потеряю империю и сам буду предан смерти».[453]

У нового императора просто не было времени, чтобы укрепить свое положение. Он молил крестоносцев о помощи и снова обещал весьма выгодные финансовые предложения. Алексей просил их остаться до марта 1204 года, когда вновь станет возможным плавание по Средиземному морю. Если они останутся, то он обещал выплатить стоимость флота до сентября 1204 года — через год после истечения договора с венецианцами, а также обеспечить французов и итальянцев продовольствием вплоть до их отбытия весной. Он рассчитывал к тому времени установить подлинный порядок в своих владениях, не опасаясь возвращения своего предшественника. Когда Алексей будет держать в руках подлинную власть, податей и налогов будет достаточно для выплаты крестоносцам и организации флота для перевозки византийцев. Если предложение будет принято, у крестоносцев будет лето 1204 года, чтобы сражаться с мусульманами — при этом у них будут хорошие припасы, а армия усилится поддержкой греков.