Поставьте на черное - Лев Гурский

Памятник был на месте. Очень серьезный мужчина в старомодном одеянии стоял на постаменте, опираясь на якорь, и заглядывал вдаль.

Только это был, конечно, не Иван Никитин, а Петр I. Самодержец хмурил металлическое лицо, указывал вдаль и твердо намеревался именно здесь, в Центральном Черноземье, прорубать новое окошко в Европу. Я потряс головой, отгоняя венценосное видение. Точно, Петр Великий. Надпись на постаменте слегка успокоила меня, объяснив мне, неразумному, что как раз-таки здесь зарождался российский флот и отсель громить мы начали шведов. Совершенно машинально я подумал: при такой оказии здешний поэт Никитин вполне мог бы создать что-то вроде поэмы «Медный пешеход», действие которого происходило бы в Воронеже, где за обезумевшим Евгением гонялся бы царь Петр с якорем наперевес…

Я представил себе торговца газетами близ суровой царской длани и решил, что Иннокентию Пеструхину с памятником еще сильно повезло. Обоснуйся он здесь – и его бы преследовали не муки творчества, но кошмары.

Однако пора было искать второго встречного и узнавать про настоящего Никитина – чтобы на сей раз не попасть впросак. После долгих колебаний я остановил свой выбор на интеллигентного вида мамаше с пацаном лет семи, которые сидели на лавочке в сквере. Красивая, стильно одетая мамаша увлеченно читала тридцать восьмой том Агаты Кристи издательства «Полярис», ее пацан с энтузиазмом строил из пластмассовых деталек конструктора «Лего» маленького пластмассового Петра I. Царь у ребенка, ей-богу, получался ничуть не хуже, чем у скульптора Гаврилова и архитектора Шульца, чье авторство было огромными золотыми буквами объявлено на все том же постаменте. Жаль, в наборах «Лего» не было маленького якорька из пластмассы и явно не хватало деталей для постройки хорошего и высокого пьедестала, подобающего монарху.

– Простите, вы не подскажете, где тут в городе памятник Ивану Никитину, поэту? – обратился я к стильной мамаше.

Та сосредоточенно пометила ногтем место в книге, на котором остановилась, и подняла на меня глаза.

– Поэту? – переспросила она, недовольно глядя из-за окуляров в изящной оправе. – Господи какие пустяки! Сядете сейчас на первый или третий троллейбус, проедете мимо площади Победы потом мимо «Бристоля»… Выйдете на Кардашова сделаете двадцать шагов прямо, три шага влево – и увидите сквер. Там и стоит ваш памятник.

Произнеся этот монолог, мамаша вновь обратила свой взор к приключениям мисс Марпл. «Ага, – подумал я, – все понятно: троллейбус, потом – прямо, влево, сквер. И вот он, памятник». Интеллигентная поклонница Агаты Кристи не должна была перепутать. Тем не менее я осторожно уточнил:

– Так это поэт, вы не ошибаетесь? Не отрываясь от книги, мамаша только оскорбленно повела плечами, как будто я спросил ее, чем она занимается вечером и не желает ли она откушать в моей компании расстегайчиков с дичью в ресторане «Былина». Клянусь, ничего подобного я и в мыслях не держал. А если бы и держал, то все равно я слишком был озабочен поисками Пеструхина-Паркера, чтобы отвлекаться на что-либо другое. К тому же и денег на шикарный ресторан у меня не нашлось бы. И дама выглядела неприступной. И пацан ее уже стал подозрительно коситься на меня. Мне не оставалось ничего, как пробормотать слова извинения (непонятно, кстати, за что) и удалиться. Когда я уходил, ребенок как раз начинал прилаживать к своему пластмассовому Петру маленький броневичок вместо постамента. Мальчик работал с увлечением, работа спорилась.

Я в точности последовал инструкциям стильной дамы и через полчаса был на указанном месте. Сквер был самый натуральный. Поэт действительно был похож на поэта: вид у бюста, одухотворенный и задумчивый, убедил бы даже темного феллаха в том, что бюст – на короткой ноге с музами. Рядом с постаментом, увитым каменными венками, невольно приходили на ум рассуждения о вечном и возвышенном. Особенно вдохновила меня табличка на постаменте: «Алексей Васильевич Кольцов».

В сквере стоял монумент поэту, да только не тому. Неприступная мамаша едва ли сознательно ввела меня в заблуждение. Вероятнее всего, почитательница детективов тетушки Агаты не видела никакой разницы между двумя классиками-рифмоплетами, обоих из которых проходят в младших классах – и то по одному-двум стихотворениям. «Уютный городок, – подумал я, – отыскивая взглядом очередного случайного прохожего. Надоест жить в Москве – соберу манатки и переберусь именно сюда. В деревню, к тетке, в глушь. В Воронеж. Никаких проблем с монстрами и убийцами в белых халатах. И даже художник Аркадий Фойер не приедет сюда прыгать через костер у памятника Петру…»

– …Никитин? – переспросил меня крайне деловитый господин, которого я отловил на выходе из сквера. – Путешественник, который за три моря.

– Поэт, – мрачно ответил я, удивляясь темноте уже третьего встреченного мной воронежского аборигена. – Его даже в школе проходят. «Белый пар по углам расстилается…» И все такое.

– Пар? – заинтересовался абориген. – Современный, что ли, поэт?

По глазам своего нового собеседника я уже догадался, что ни черта он из школьной программы не помнит. Кроме двух действий арифметики – деления и вычитания крупных сумм.

– Это классик, – устало объяснил я. – Иван Саввич. Жил в прошлом веке. Ваш земляк, между прочим. Земеля.

Деловитый абориген задумчиво поковырял в зубах. Знакомое слово «земеля» пробудило его патриотические чувства. Он уже сам хотел помочь мне, но – не мог. Место памятника все равно оставалось для него загадкой.

– Сходите к «Бристолю», – наконец, дал он мне полезный совет. – Пешком пройдите, прямо по улице, никуда не сворачивая… Там, возле «Бристоля», вечно таксеры ошиваются. Уж они-то обязаны знать…

Ничего не оставалось, как топать обратно в сторону отеля, мимо которого я только что проезжал на троллейбусе. По пути я еще попытался несколько раз выспросить у прохожих насчет Никитина, однако всякий раз получал ответы противоречивые и путаные. На подходе к отелю меня даже попытались уверить, будто никакого поэта Никитина сроду никогда не было, а я просто плохо расслышал и нужен-то мне памятник Феоктистову, космонавту. Правда, пока самого памятника герою космоса в городе еще не имелось, но уже, оказывается, существовал проект, широко обсуждаемый в местной прессе. Проект меня, однако, не волновал, и я предпочел побыстрее отделаться от бесполезного воронежца…

Здание отеля «Бристоль», выстроенное в стиле модерн, само представляло собой памятник архитектуры прошлого века. Впрочем, мраморная доска на фасаде уведомляла всех желающих о другом: как выяснилось, именно из окна «Бристоля» выскочил легендарный герой гражданской войны Олеко Дундич, переодетый белым офицером, и ровнехонько прыгнул на коня, стоявшего внизу. Прямо как ковбой Джо из анекдота. Теперь внизу у дверей отеля скакунов сменили бензиновые лошадки с шашечками. Водители гостеприимно распахивали дверцы, призывая постояльцев «эх-прокатиться». Я подошел к первой попавшейся «Волге» и заглянул внутрь.

И мне, наконец-то, посветила удача.

– Какой такой Никитин? – сперва удивился таксист, но после упоминания газетного киоска поблизости хлопнул себя по лбу. – А-а! «Ваня наклюкался»! – воскликнул шофер. – Так бы сразу и говорили.