Сотник. Не по чину - Евгений Красницкий

– Деточки твои брешут? – вкрадчиво поинтересовался Феофан. – Что ж они так… на отца-то родного? Ну да ничего, разберемся. У тебя же нынче еще деточки есть, кажется? Семь душ или девять? Тоже, поди, некрещеные? Вот у них и поспрошаем…

Мишка увидел, как дернул щекой Дмитрий и напрягся Артемий, соскочил с коня и поклонился Феофану, хищно склонившемуся над втянувшим голову в плечи Своятой.

– Дозволь сказать, отче?

– Говори. – Феофан взглянул на него так, будто только что увидел. – Что тебе?

– Дозволь забрать отроков – тех, что у него сейчас. – Мишка оглянулся на своих опричников и, не удержавшись, подмигнул им. – Записей-то у него на сирот наверняка нет, обманом при себе всех удерживает. А у нас, в Академии Святого Михаила они вырастут в вере христианской, воинами православными.

– Да что ж вы меня без ножа режете?! – теперь уже всерьез взвыл Своята. – Да я ж…

– Не о том ты мыслишь, сын мой, – остудил его причитания Феофан. – О спасении своей души подумай. И о спасении душ невинных отроков, кои могут погибнуть без святого крещения. Где они у тебя?

– Да небось там же, где и нас держал, – подал голос Митька, разглядывая Свояту с таким же выражением, как рассматривают пойманную вошь, перед тем как придавить. – В старом амбаре у реки. И кормит небось тоже раз в день…

– Забирай, – кивнул Мишке монах. – Я потом приду, поговорю с ними.

– Завтра же и окрестим! – обрадовался Мишка неожиданному подарку судьбы и, не удержавшись, добавил: – А коли есть еще сироты в бедственном положении, тоже возьмем; главное, чтобы телесно здоровые были. Об их духовном здравии мы сами позаботимся!

Своятиных «сынков» – замерзших и голодных, но с глазами, горевшими надеждой, уже совсем в темноте привели Митька с Артюхой. Среди сирот оказалась парочка тех, кто хорошо помнил когда-то оборванных и тощих уличных музыкантов по совместным выступлениям, и теперь, видя разительные перемены, произошедшие за полгода с их бывшими товарищами, мальчишки, скорее всего, чувствовали себя на пороге сказки, в которой вчерашние голодранцы обернулись вдруг витязями. Цену этого волшебного преображения они пока понять не могли, да и не задумывались о ней – это придет позже, но в то, что чудо возможно и для них, поверили безоговорочно, а потому все, даже нарочито-суровые команды десятников, приняли чуть ли не с восторгом. Да и баня на купеческом подворье вкупе с сытным ужином и чистой одеждой взамен их обносков немало тому способствовали.

Мишка, как и обещал Феофану, на следующий же день озаботился крещением неожиданного «приобретения» – пацаны, естественно, все до единого оказались некрещеными. Но если крестных отцов нашлось в достатке: вызвались опричники, разумеется, во главе с Мишкиными крестниками и – неожиданно – десятник Егор, – то вот с крестными матерями вышла заминка. В прошлый раз выручила мать, но сейчас ее не было, а представить на ее месте Ксению – жену Никифора Мишка при всем своем желании не мог. Да он и не видел тетку ни разу после приезда: та с трудом приходила в себя после тяжелых родов весной, так что в любом случае на нее рассчитывать не стоило.

Пришлось идти к Никифору за советом, кого из знакомых тому баб можно на такое дело сподвигнуть. Купец только хмыкнул, задумался и пообещал:

– Будет тебе мать крестная! Веди отроков в церковь, я ее туда сам привезу. Не разочарую!

У Мишки, грешным делом, мелькнула мысль, уж не хочет ли ушлый дядька, вдохновленный примером сестры, подсунуть ораву крестников (а в перспективе – защитников) своей вдовушке, но такой глупости Никифор не допустил бы.

И ведь не обманул! Уж как это ему удалось – неведомо, но Мишка чуть не выматерился от изумления, когда через день перед церковью, в которой совершался обряд крещения новобранцев, из повозки, в сопровождении няньки, выбралась сияющая Евдокия! Она и стала крестной всем Своятиным «детушкам».

«Ну что, сэр, довольны? «Особист» Феофан наглядно подтвердил вашу возросшую значимость в здешних коридорах власти. Или сенях – как ни назови, а результат не меняется. Даже методы работы таких вот «феофанов» – хоть в рясе, хоть в шинели с малиновыми петлицами, хоть в неприметном сером костюме – одни и те же. Не сомневайтесь, сэр Майкл, не стал бы «особый святой отец» так напрягаться просто из любви к искусству. Хоть убейся, но положено всякого человека, пусть самым краешком прикоснувшегося к власти, непременно посадить на крючочек – альфа и омега службы, так сказать.

Вы с такой радостью вылетели на новое для вас игровое поле, так энергично по нему топтались, а поле-то оказалось минным. Все игроки на нем знают о вас что-то на редкость интересное, и только вы один ломаете голову, какая именно мина, которую вы приняли за обычную кочку и пнули мимоходом, так феерично сработала у вас за спиной. А иначе с чего вы в момент из хоть и шустрого и перспективного, но в масштабах высокой политики мало что значащего внука воеводы из погорынских болот стремительно вылетели чуть ли не в ферзи? И главное, какова цена этого «успеха»?

Нет, ну с чего же на душе так гадостно? Ведь не Свояту же вы пожалели, пусть и подстава вышла – хоть в пособие по доносам вставляй. И не столько его там подставили (у таких своят участь всегда одна, так что туда ему и дорога), сколько вас на тот крючок подсадили. И никуда теперь не денешься, играть вам придется по правилам. По крайней мере, до тех пор, пока вы не наберете достаточно сил, чтобы самому эти правила устанавливать.

И герр Теодор с чего-то злой, как разворошенное осиное гнездо… И что, в конце концов, за хороводы вокруг вашей персоны водят?!»

Пока отроки отмывались в банях, отъедались и отсыпались, все было в порядке, так что в первые дни после прибытия в Туров урядники, Мишка, а вместе с ними и Егоровы ратники, к концу похода уже вовсю опекавшие оставшихся в неполной сотне «сопляков», никаких дополнительных проблем с ними не имели. Но длилось такое благолепие недолго: молодость быстро восстанавливает утраченные силы, а вместе с ними и жажду приключений, причем преимущественно на свои поджарые задницы.

Уже на третий день, несмотря на все строгости, наведенные во временном лагере Дмитрием, отличился отрок Иероним из десятка разведчиков. Впрочем, крестильное имя его и раньше поминали только по случаю очередной порки и отправки в поруб, а так больше звали по прозвищу, которое чрезвычайно ему подходило – Поползень. Своими проделками он еще в крепости не раз вынуждал наставников потрудиться розгами. Вот и здесь, исчезнув сразу же после отбоя, он притащил к утру неведомо откуда пару горшков со сметаной, да столько же караваев. С ними-то, при попытке проскользнуть мимо караула, и попался.

Выпороть его, конечно, выпороли, за неимением поруба ограничившись только этим, но дурной пример оказался заразен, как поветрие. Наказание повидавших виды мальчишек не очень испугало, зато воодушевил успех предприятия, как и мысль о наличии где-то поблизости столь доступных сокровищ. Кормили отроков хорошо, Никифор на еде не экономил, но, во-первых, мальчишки в этом возрасте есть хотят всегда, а во-вторых, тут проявилось скорее голодание адреналиновое. Поползень, несмотря на поротую задницу, сделался героем дня, тем более что пострадал он потому, что не сожрал все сам, а честно пер провизию в расположение десятка, намереваясь поделиться с товарищами, что существенно ограничило его мобильность.