Мера ее вины - Хелен Чандлер

— Не очень удачно, что все это началось сразу после вашей речи. Мне кажется, что вы прекрасно выступили. Присяжные вас внимательно слушали. — Мария набралась смелости и села на кровать, положив руки на живот и мечтая лишь о том, чтобы остаться одной. Гораздо проще быть смелой, когда никто не смотрит на тебя с такой жалостью. — У нас с вами был один разговор, который я не хотела доводить до конца. Судья уже прослушала дело. Сколько мне дадут, если признают виновной?

— Вы уверены, что хотите сейчас об этом говорить? До этого вы четко дали понять, что нам надо сконцентрироваться на решении присяжных. Почему вы вдруг изменили свое мнение? — спросил адвокат, снимая парик и вешая его на колено.

— Наверное, потому, что меня отвели в камеру и закрыли за мной железную дверь. Не переживайте, я не сломаюсь. Мне просто кажется, что настала пора готовиться к самому худшему.

Ньюэлл, кивнув, потер друг о друга ладони, словно ему вдруг стало холодно. Мария почувствовала, что на самом деле камера оказалась самым холодным местом, в котором ей пришлось побывать со времени начала жары. Однако почему-то сейчас она не особо радовалась этому факту.

— Все зависит от того, как судья отнесется к тому, что вы говорили. Если она поверит в то, что над вами издевались в течение долгого времени, но при этом у вас не было достаточно оснований прибегать к насилию, она может дать вам достаточно небольшой тюремный срок, скажем, от пяти до десяти лет, принимая во внимание то, что до этого вы не совершали правонарушений.

— А если судья решит, что я — хладнокровная убийца, которая позарилась на деньги мужа?

— Тогда, учитывая тяжесть нанесенных доктору Блоксхэму увечий, вам грозит срок приблизительно в двадцать лет, — ответил адвокат, глядя ей прямо в глаза.

Он даже глазом не моргнул, с уважением отметила про себя Мария, молодец. Впрочем, может быть, это просто часть его работы.

— Из них вы реально отсидите приблизительно две трети срока, — добавил Ньюэлл.

— Все так, как я и предполагала, но мне надо было, чтобы вы мне это подтвердили. Значит, когда меня выпустят, мне будет пятьдесят четыре года… Не самый лучший возраст для того, чтобы начинать новую жизнь. Знаете, мне очень хотелось бы побыть одной. Вы не возражаете?

— Нисколько, — ответил он. — Заседание продолжится через полчаса, и судья произнесет свое заключение. Я попрошу охранников принести вам кофе, не возражаете? По крайней мере, вам было бы неплохо чего-нибудь попить.

Она дождалась, когда за ним закрылась дверь, и только тогда издала стон, который уже давно был готов у нее вырваться. Четырнадцать лет в тюрьме, четырнадцать лет смотрения в стену и мысли о том, как избавиться от тоски. И никакого сада, которым она могла бы заниматься…

Если в этом мире есть справедливость, то Эдвард должен был чувствовать боль, находиться в полном сознании, понимать, что он заперт внутри тюремной камеры собственного тела, слышать и видеть, как вокруг кипит жизнь, частью которой ему уже никогда не суждено стать.

— Я ни о чем не жалею, — произнесла Мария вслух. — Я сама решила так поступить.

И если ей в будущем суждено попасть в тюрьму, то в ее тюремной жизни также будут лезвия, которые можно купить или изготовить самой. Можно использовать приборы из тюремной столовой или что-нибудь из оборудования медсестры, можно сделать их даже из пластика. Мария не боялась боли. Она сделала боль искусством. Лучше пустить себе кровь, чем четырнадцать лет сидеть в тюрьме. Уж лучше умереть, чем провести еще четырнадцать лет с Эдвардом, из-за которого она в этой камере и оказалась. Когда она будет резать себя в следующий раз, ей придется быть более смелой. На самом деле ее выбор не ограничивался только тюрьмой или свободой. Третьим шансом была смерть. Никто из нас не избежит смерти. Она могла принять решение и умереть раньше срока, назначенного судьбой. Эдвард стал инвалидом, а она может истечь кровью и умереть. Может быть, в этом есть какая-то логика и закономерность? Что посеешь, то и пожнешь, подумала Мария.

К тому времени, когда присяжные вернулись в зал, в суде восстановилась обычная рабочая атмосфера. Во время ланча Лотти старалась избегать Кэмерона и села за стол между Агнес и Дженнифер. Кэмерон с Джеком смеялись в углу, и Лотти была рада, что не присоединилась к их компании. Атмосфера в комнате была напряженной, поскольку присяжные знали, что приближается момент, ради которого их собрали. Никто не говорил о судебном процессе, даже Табита перестала давать указания, а болтала ни о чем.

Ее честь судья Дауни дождалась, пока усядутся все присяжные, и только после этого начала свою речь. Она всем телом повернулась в их сторону и, чуть-чуть прищурившись, заговорила ровным, чуть низким голосом:

— Дамы и господа присяжные, сейчас я должна представить вам краткое резюме деталей процесса, который вы прослушали, а также рассказать вам о букве закона.

Затем ее честь подробно заговорила о показаниях свидетелей, уликах, представленных вниманию суда, включая видеоклип с ежом, о свидетельствах экспертов и врачей. Потом она описала версию событий, представленную Марией. Лотти изредка что-то записывала, хотя ранее во время суда делала достаточно подробные записи, смотрела на Марию, сидящую в стеклянном боксе, стенки которого чуть запотели, и думала о том, как та сейчас себя чувствует. Хотя Лотти и не была адвокатом, она понимала, что если присяжные признают Марию виновной, ее ждет, скорее всего, долгое тюремное заключение. Лотти попыталась представить себе, как люди живут в тюрьме. Если она сама попадет за решетку, как часто ее смогут посещать близкие люди? Захочет ли Зэйн видеть ее? Разрешат ли Дэниелу посещать свою мать? Не то чтобы Лотти думала, будто способна совершить преступление, но, с другой стороны, всего две недели назад она считала себя неспособной завести роман на стороне. Жизнь, конечно, очень непредсказуемая штука…

Двери судебного зала открылись, и вошли трое мужчин. Судья сделала небольшую паузу, возможно вспомнив о протестах, которые происходили в суде в первой половине дня, но мужчины спокойно сели в рядах для публики и, судя по всему, не собирались нарушать порядок. Это были мужчины высокого роста и внушительных размеров с хорошо развитой мускулатурой, похожие на борцов.

Имоджин Паскал и Джеймс Ньюэлл обменялись вопросительными взглядами и пожали плечами. Адвокат Ньюэлл повернулся в сторону Марии, но та в ответ на его немой вопрос покачала головой. Лотти покосилась на Кэмерона, ожидая, что тот сделает какое-нибудь саркастическое замечание, однако Кэм смотрел на судью и, казалось, даже не заметил появившихся в зале людей.

— Теперь поговорим о букве закона, — продолжила судья. — Обвинение должно было доказать то, что ответчица намеревалась убить доктора Блоксхэма, а также то, что использованная для удара сила не соответствовала требованиям, необходимым для самообороны. Вы сами должны прийти к выводу о том, в каком психическом состоянии находилась ответчица в момент нанесения удара. Действительно ли она искренне считала, что ее жизнь находится в опасности? Считаете ли вы, что у ответчицы были другие варианты действий, которые она могла бы тогда предпринять? Могла ли Мария Блоксхэм найти другой, менее опасный для жизни ее супруга выход из ситуации? Люди, находящиеся в опасности, не всегда точно оценивают силу, которую прилагают для самозащиты, однако эта сила не должна быть намного выше той угрозы, которую они, по собственному мнению, испытывают. Ответчица не должна ничего доказывать.