Женщина с глазами кошки - Алла Полянская

— Знаешь, что-то такое я всегда подозревала.

— Тогда твоя фантазия работает лучше моей. Я-то опиралась на факты и теорию заговора считала несостоятельной именно потому, что была убеждена: мы не могли проморгать организацию такого масштаба. А оказалось, эта организация — большинство спецслужб мира. Может, и наша тоже.

— И что теперь?

— Ничего.

Под ее взглядом замерз бы Гольфстрим. Думаю, Керстин зла сейчас, как сам дьявол. Она обыскивает комнату и находит свое оружие.

— Идем, Виктория, у нас есть работа.

Я поднимаюсь и иду за ней. Остатки ее одежды совсем не прикрывают того, что сделал с ней Монтоя. Сейчас у нее шок, и она в полной мере не ощутила всего, но скоро ощутит. К тому времени я найду, чем ей помочь. Думаю только, что слишком добра была к сыночку Педро — смерть его оказалась простой и легкой. Хотя, конечно, смерть, она и есть смерть.

— Сейчас найдем всех наших и уедем отсюда, убив попутно тех, кто станет возражать, — продолжает Керстин. — Курт многое рассказал мне — был уверен, что уже можно. Я ведь столько крови ему попортила, а тут такой случай… Ничего, Тори, не раскисай, все как-то наладится.

Она еще меня утешает! Но и в самом деле после смерти Монтои-младшего сила оставила меня, навалилась усталость, болит рана в боку и порезанные руки, кровь на руках липкая и неприятная.

— Смотри, вон там… Тори, ты выступишь в роли приманки.

— Что, опять?!

— Нас только двое, и я не гожусь на эту роль.

Ага, а я, покрытая кровью, как невеста Чаки, гожусь? Хотя, похоже, да. Во всяком случае, парни, стоящие около двери, пялятся на меня, пока я изображаю зомби из фильма ужасов. Правда, недолго пялятся — оба валятся на пол, получив ножи в грудь. Ловка, однако, Керстин Бартон. И ужасно зла сейчас. А я не могу ее за это осуждать.

— Заходим!

Мои Синчи лежат на кроватях, лицо Эда синеватое, у Луиса под глазами залегли тени. Их усыпили, приковали, но они и во сне рвались из наручников — кожа содрана. Где же Наташка и Вольдек?

— Что им ввели?

В комнате перепуганный мужик в белом халате и две девицы в полуобмороке. Сейчас умрут, если только…

— Обычное снотворное. Но в последние полчаса они пытаются встать, словно что-то активизировало их мозг…

А, знаю, в чем причина. Это я активизирую их в минуты опасности — когда просыпается мой кот, он будит и остальных. Не знаю, как работает передача энергии и что она такое вообще.

— Где еще двое? Мужчина и женщина?

— Кажется, их где-то заперли, но я не уверен. Не убивайте!

Я вгоняю иголку в его плечо, врач оседает. Медсестры с визгом разбегаются, только Керстин не позволяет им уйти. Ребята, вы нарушили клятву Гиппократа.

Мои Синчи, двое балбесов, снова лежат без признаков жизни. Я отсоединяю капельницы. Но что это даст, если вынести их отсюда мы не сможем? А без них я не уйду.

Трясу Эда за плечи. Просыпайся, лежебока! Вставай! Ну пожалуйста! Я… мне тебя не хватало, и слезы щиплют глаза. Нет, я не плачу, вот еще…

— Тори?

Он гладит мою ладонь, покрытую кровью нашего врага. Мы восстанавливаемся гораздо быстрее, чем обычные люди.

— Ты плачешь?

— Нет.

— Ты из-за меня плачешь?

— Я сказала — нет, черт подери!

— Я люблю тебя.

— Тогда вставай и пошли отсюда. Вы снова дали себя поймать!

А Керстин активно приводит в чувство Луиса, а тот непонимающе смотрит на нее.

— Бартон, оставь его. Надо еще найти Вольдека и Наташку.

— Да. — Керстин кивает. — Вот ты и займешься, а у меня есть другие дела.

— Какие?

— Я должна разогнать это змеиное гнездо. Ты что, не поняла? Наступая Курту на пятки, я побеспокоила того, кто ему приказывает. Потому все и случилось: начали преследовать наших агентов, некоторых выследили, убили. Потом катастрофа самолета. Ладно, Монтоя мог за мной следить. Но кто навел его на меня? Откуда им стало известно про вас троих, про ваше изменение? Знала я и мой отец. Вероятно, еще один человек. Сейчас я думаю, что тот человек и есть мозг тайной организации, остальные не в курсе всего плана, они — просто исполнители фрагментов. Похоже, он использовал нас с тобой — вслепую, и мы сейчас, возможно, прикрываем какую-то другую операцию, цель которой мне неясна. Я хочу выяснить, кто за всем стоит. Но самое плохое, что я догадываюсь, кто раньше меня мне понять, что происходит, и использовать нас всех как приманку для заварившего эту кашу, — мой дорогой папочка.

Вдалеке слышен шум вертолета. Наше время истекло, все было зря. Ну что ж, значит, так тому и быть. Та-Иньи ждет меня — там.

— Гости на порог…

Керстин выглядывает в окно. Там освещенный периметр, огни посадочной площадки пробиваются сквозь рассветный туман. В коридоре беготня, выстрелы, которые звучат все ближе.

— Пора валить отсюда. — Бартон приоткрывает дверь. — Нам надо попасть вниз, через подвал выйдем к забору, где стоит машина. Я позвоню, нас спрячут.

— Поздно.

По коридору бегут вооруженные люди, и нам некуда деться, мертвые охранники под дверью сдали нас, как стеклотару.

— По крайней мере, у нас есть оружие.

— Думаешь в Валгаллу податься, Бартон?

— Нет, Величко, меня будет судить Осирис.

А я отправлюсь на Тростниковые поля — с Та-Иньи. Вернусь туда, откуда пришла.

— Тори…

Глаза Эда так близко. Ничего у нас с тобой не выйдет, милый. Слишком поздно, круг замкнулся. От выстрелов крошится дверь, и хотя мы дорого продадим свои жизни, ничего от этого не изменится. Смерть, она и есть смерть. Тетя Роза выплачет по мне все глаза, а Эрик никогда не утешится без своей Керстин, так что пользы от нашей смерти не будет никакой.

— Тори, не бойся.

— Я не боюсь. Знаешь, Эд, я… Наверное, я тоже люблю тебя.

Он прижимает меня к себе. Луис подходит и кладет руки нам на плечи. Что ж, ребята, увидимся.

— Ребята, что-то случилось… — удивленно смотрит на нас спецагент Бартон.

И правда, выстрелы отдаляются — бой вдруг переместился. Кто там воюет и против кого, я не знаю, но, похоже, наша кончина откладывается на неопределенный период.

— Нужно найти Нат. Ей сильно досталось…

Луис впервые за все время заговорил.

— Я знаю. Наташка крепкая, выдержит.

Мы встречаемся взглядами.

— Я не против, — слетает с моих губ.

— Да?

— Да.

А чего мне возражать? Мы все равно есть друг у друга и всегда будем. Это никогда не изменится.