Последняя любовь президента - Андрей Курков

– Будут сообщать по-английски, – ответил врач.

Собеседование с Димой длилось намного дольше, чем со мной. Ему тоже переводила Валя, и я, ожидая за дверью кабинета врача, слышал иногда внезапные и короткие вспышки спора между Валей и Димой. Наконец они вышли. Дима был сердит.

Когда мы втроем вернулись в гостиницу, Светлана еще спала. К вечеру она проснулась, ожила и даже захотела есть.

Дима отправился к берегу озера. Он все еще был не в настроении. Ужинали мы втроем. За ужином Валя и рассказала о том, что врач категорически запретил Диме присутствовать при родах. Врач сослался на телефонный разговор с профессором-психиатром из Лейкербада. Дима тут же, в кабинете врача, твердо пообещал дать своему профессору в морду, как только они вернутся в альпийский городок.

– Да ладно, успокоится, – махнула рукой Валя. – У меня еще таблетки есть, которые профессор для него давал. Против раздражительности. Я уже бросала ему как-то в чай. Точно, помогают. Сразу ласковый и чуткий делается.

Я вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не воспринимаю Валю как хотя бы даже слегка душевнобольную. Я помнил еще ее замершее, озадаченное выражение лица в саду Глуховского дома-интерната. Она была медлительна. Болезнь прочитывалась не только в ее мимике, но и в каждом жесте, каждом шаге. Теперь же за столом сидела совершенно здоровая, нормальная, красивая молодая женщина. Беременность еще больше оживила черты и краски ее лица. В отличие от Светланы – снова не удержался я от сравнения. А тот, с кем рядом она лечилась, кто стал ее мужем и отцом ее послезавтрашнего ребенка, мой брат-близнец, уже давно не похожий на меня, так и не вылечился, так и остался, как иногда говаривала мама, бедным шизофреником. Человеком непредсказуемого поведения, а значит, и непредсказуемой судьбы. Хотя все равно за последние месяцы, особенно с начала беременности Вали, он стал намного нормальнее. Я уже давно не слышал от него негромких, печальных монологов о бессмысленности и скуке жизни.

– Я уже собрала вещи, – похвасталась Валя, вылавливая ложкой креветки в супе с гордым названием «Аляска». – Хотя они сказали, что сразу после родов подарят «Набор новорожденного». Там несколько памперсов, детские кремы, масло для кожи и всякое такое! А тебе, наверно, сразу два набора подарят!

Светлана улыбнулась, но улыбка у нее получилась вымученной. Хотя аппетит был нормальный.

– Ой, они бегают! – вдруг радостно проговорила она, схватившись обеими руками за живот. – Дай руку! Дай руку!

Я нежно опустил ладонь на ее живот и тут же почувствовал, как по ладони сквозь кожу живота быстро пробежали маленькие ножки.

Ее улыбка посветлела, освободилась от вымученности.

Невидимые ножки продолжали бегать по моей ладони. Может, это и не ножки были, но не важно. Ощущение было удивительное. Одним словом – это было настоящее чудо. Словно дети стучали в мою ладонь из живота Светланы, предупреждая, что они вот-вот выйдут. Будто бы они спешили увидеть нас, своих родителей, объединиться с нами в одну веселую, неугомонную семью.

Киев. Декабрь 2015 года.

Генерал Светлов перестал приносить хорошие новости. За это его можно было бы и разжаловать. Но новости он не создает, а только приносит. А мне надо найти тех, кто эти огорчительные известия создает.

Перед тем, как вчера после полуночи уйти из музея, я долго смотрел на «Портрет неизвестного». Смотрел и завидовал. Как бы мне хотелось стать неизвестным. Можно даже без портрета. У нас же что ни президент, то беда для страны. В учебниках для детей уже обходятся только датами президентства. О достижениях Украины за время этих президентств – ни слова. Детей надо оберегать от истории. Особенно от новейшей.

Я представил себе какой-нибудь учебник лет этак через сто! «Президенту Бунину С. П. пересадили сердце трагически погибшего олигарха. Сердце было больным и работало исключительно благодаря вживленной батарейке или, как там его, стимулятору. Когда президент Бунин попробовал выяснить подробности собственной операции, оказалось, что хирург умер, его два ассистента погибли в одной и той же автокатастрофе, анестезиолог исчез, а все операционные сестры страны отрицают, что принимали участие в операции. После этого и сам Бунин С. П. врезал дуба, потому что батарейка в сердечном стимуляторе села, а заменить ее было некому. Или нечем».

Грустная улыбка прошла по моим губам. А мысли продолжали течь.

«Или какой-нибудь экзамен в школе: «Кто был Бунин Сергей Павлович?» – «Президент, у которого украли диван». – «Правильно. А как назывался этот диван?» – «Диван майора Мельниченко». – «А кто был майор Мельниченко?» – «Самый загадочный герой Украины, хитрый, как гетман Мазепа. Он очень любил посидеть на этом диване». – «Правильно, садись. Отлично!»

Все бы ничего. Только сегодня меня повезут на томографию сердца. Кажется, само сердце предчувствует неладное. Как собака иногда предчувствует или ощущает на расстоянии смерть хозяина. Сердце стучит с перебоями, неритмично.

«Холодную ванну!» – просит меня мое состояние.

«Ни фига! – отвечаю я. – Сначала к врачам».

Труханов остров. 13 января 1992 года. Вечер.

Если смешать американский фильм ужасов с советским кино о блокадном Ленинграде, то получится наш сегодняшний вечер. Давида Исааковича мы забирали из морга больницы «скорой помощи». Забирали не утром, а уже в наступавшие зимние сумерки, после половины четвертого. Отец Василий обошел несколько стоящих у больницы микроавтобусов с красными крестами, поговорил с водителями и санитарами. Выбрал более общительных и действительно уговорил их помочь нам в осуществлении «последней воли усопшего», о чем, правда, сам усопший нас не просил.

Сперва в морге мы привели старика в приличный вид. Надели на него костюм, купленный для развода с женой. Потом погрузили в «скорую помощь». И поехали.

Ехали тихо, без мигалки и сирены. Удивительно легко удалось заехать на заснеженный Пешеходный мост. Доехали до острова, но съезжать с моста водитель «скорой» наотрез отказался. Так что выгрузили мы носилки с Давидом Исааковичем прямо на снег. Аккуратно сняли его с носилок, чтобы вернуть мединвентарь хозяевам, и еще минут десять помогали водителю практически вручную разворачивать микроавтобус, чтобы смог он поехать обратно.

И вот уплывают, растворяются в ранней январской темноте два красных габаритных огонька «рафика», едва виден и свет его фар. А мы стоим с отцом Василием и смотрим вслед «скорой». Смотрим долго и грустно.

Я начинаю замерзать и нервничать. Но батюшка спускается под мост и вытаскивает оттуда заранее припасенные детские санки. И везем мы на них лежащего старика в глубь зимних джунглей теперь необитаемого острова, в сторону его землянки.

Через пятнадцать минут мы уже на месте. Батюшка, оказывается, человек весьма практичный. Тут уже лежит куча дров, а чуть в сторонке под снегом припрятаны лом и лопата.