Последняя битва - Роман Злотников

К исходу первого дня они остановились на отдых в небольшом распадке. Сюда уже долетало дыхание Великой пустыни. Горы почти кончились. Завтра они должны были выйти в пески.

Сбагр выбрал этот распадок оттого, что на его дне был родник. Демонстративно не замечая Грона, он отдал распоряжения по устройству лагеря, а сам уселся на камень точить меч. Он делал это каждый вечер вот уже на протяжении двадцати лет. И не было занятия, успокаивающего его больше, чем вот так водить точильным камнем по надежному лезвию. Грон подошел неслышно и сел рядом. Сбагр не подал виду, что заметил это. Некоторое время они молча сидели, один занятый своим делом, а второй вроде как не делающий ничего особенного, но тем не менее одним своим присутствием раздражающий первого. Наконец Сбагр не выдержал и, ухватив меч за рукоять, повернулся к Грону:

— Чего тебе надо, Измененный?

Грон встретил его злой взгляд абсолютно спокойно:

— Почему ты так нервничаешь, Сбагр?

— Я? Мне абсолютно плевать на тебя, если б ты не маячил у меня под носом… вернее, я с удовольствием перерезал бы тебе глотку…

— Ну так что? — Грон усмехнулся. — Почему же ты этого не делаешь? Неужели из-за страха перед ней? — Он коротким кивком указал на Эсмерею, которая с крайне независимым видом наблюдала за двумя солдатами, впервые за все время с момента бегства из Ллира устанавливавшими для нее походный шатер.

Раньше его устанавливали всего один раз, четверть назад, когда небо побаловало горы редким дождем, да и она оказалась в этом шатре только для того, чтобы удовлетворить похоть центора. Сбагр криво оскалился. Страха не было, был расчет. Весь сегодняшний день Сбагр прикидывал, что произойдет, если он приведет Грона к Скале лично, в одиночку. Конечно, надо было еще отыскать дорогу до Скалы, но эта задача представлялась Сбагру не очень сложной. Как добраться до Сумерка, он уже знал, а там достаточно отыскать кого-нибудь, кто имеет отношение к Ордену, и сообщить, что в его руках находится Измененный, и проводник найдется сам. Хотя… За время этого путешествия он достаточно насмотрелся на порядки в Ордене. И вполне могло бы случиться так, что после его сообщения об Измененном остатки его отряда однажды утром не проснулись бы, попив с вечера вкусного вина или отведав доброй стали, а Измененный продолжил бы свой путь с каким-нибудь другим сопровождением или тоже не проснулся бы вместе с ними. Во всяком случае, он сам трижды подумал бы, прежде чем пропускать Измененного через все линии охраны и защиты Скалы. Однажды тот уже показал, чем это может кончиться. Тем более что он сам вышел им навстречу, а чем еще может быть вызван такой поступок, как не желанием без потерь преодолеть защиту, а уж потом… Впрочем, в Скале это неизвестно. Да и бойцы Измененного… Хотя за прошедшие сутки никто из его ребят так и не обнаружил ни одного из них, но это совершенно не означало, что их нет…

— Знаешь, Сбагр, — голос Измененного был спокоен и даже задумчив, — ты напоминаешь мне большинство моих сержантов.

Они, так же как и ты, следуют за командирами, не особо задумываясь о том, насколько хорошо или плохо то, что они делают. Высокие размышления о добре и зле не для них, добро для них то, что помогает выжить своим и убить больше врагов. Они никогда глубоко не задумываются над тем, что за человек стоит перед ними в строю, умен он или глуп, образован или не умеет даже писать, талантлив или бездарен. Он для них всего лишь меч, который может надежно защитить спины товарищей или, наоборот, самая опасная брешь во всем десятке. И будь ты хоть трижды талантлив, если ты слабо держишь в руках меч или тебя можно запугать, задавить, заставить растеряться и потому легко убить, то ты — дерьмо.

— А разве это не так?

— Так, — согласился Грон, — причем не только для тех, кто стоит в строю. Для тех, кто никогда не брал в руки меч, это не менее важно. Люди привыкли сбиваться в стаю и чувствовать рядом надежное плечо другого. И сила Корпуса именно в этом: «Мы заботимся о Корпусе — Корпус заботится о нас». — Грон мгновение помолчал. — Знаешь, раньше я много размышлял о том, почему люди не любят талантливых. Принято считать, что все дело в зависти, свойственной посредственности, но мне кажется, это не так. Почему тогда эта зависть распространяется в основном на тех, кто умнее? А столь же яркий талант в военном деле, гонках колесничих, гладиаторских боях, наоборот, вызывает не отвращение, а преклонение. Мне кажется, что дело во многом объясняется тем, что люди инстинктивно чувствуют, что эти «умники» не очень-то хотят подставлять свое плечо. А если у них появляется такое желание, если они становятся в общий строй, пусть не с мечом в руках, а поддерживая других своим талантом, своими мозгами, то эта зависть и неприязнь сразу же притухают. — Он умолк.

Сбагр сидел, настороженно притихнув. Он понял не все, о чем говорил Измененный, но главную мысль уловил четко. Вот только зачем тот затеял весь этот разговор?

И тут Измененный заговорил снова:

— Я знаю, ты ломаешь голову, к чему я затеял этот разговор. А дело вот в чем. Через несколько лет разразится очередной Катаклизм. Он будет самым ужасным в истории этого мира. Во многом из-за меня, потому что я слишком перекроил этот мир, и Орден попытается стереть его с лица земли с наибольшим тщанием. На месте морей поднимутся горы, а горы рухнут на равнины. Многие не знают об этом, кто-то, и таких немало, знает, но старается не верить или не задумываться, поскольку считает, что все равно сделать ничего нельзя, а третьи… третьи разделились на две… стаи. Одни собираются устроить этот Катаклизм, но выжить, и в том новом мире, который образуется на обломках старого, оказаться на самом верху, правителями и властителями, а другие… — Грон замолчал и уставился на багряные облака над горами. Сбагр тоже молчал. Ему даже в голову не приходило посмотреть на все это под таким углом зрения… На следующий вечер Измененный снова уселся рядом со Сбагром. Причем горгосец заметил, что рядышком тут же пристроилось еще с десяток его людей. Похоже, их вчерашний разговор слышали многие, и прошедший день оказался тяжким бременем для простых солдатских мозгов.

— Чего ты хочешь от этой жизни, Сбагр?

Горгосец, некоторое время поразмышляв, пожал плечами:

— Да в общем-то того же, что и все. Достатка, уважения, бабу хорошую найти, детишек завести — жить, одним словом…

— И ты считаешь, что они — те, кто засел в Скале, — дадут тебе все это?

Сбагр перестал полировать клинок и посмотрел исподлобья на Грона:

— Ну… они делали это уже пятьдесят раз и каждый раз оставались целы. А что предлагаешь ты? — Сбагр фыркнул. — Ты попытался уничтожить Орден, и что? Теперь вот смиренно тащишься в Скалу. Разве не за тем, чтобы тоже выторговать себе право на жизнь? Зачем же ты еще сдался?

Грон усмехнулся и неожиданно спросил:

— Сколько стоит твоя жизнь, Сбагр?

— А что, ты хочешь меня нанять? Грон покачал головой:

— Нет, не нанять. Один мудрец сказал, что каждый человек несет в себе целый мир: мысли, чувства, ощущения, и потому жизнь любого человека бесценна. Я же так не считаю. Иначе почему ради того, чтобы жил один, тысячи готовы пойти на смерть, а когда убивают другого, все, кто знал его, чувствуют лишь облегчение сродни тому, что испытывают люди, раздавив таракана. Так сколько стоит твоя жизнь, Сбагр?