Спорим, будешь моей - Елена Тодорова

Смотрю, сохраняя видимое спокойствие.

Больно. Пробивает ведь взглядом в самую сердцевину моей агонии. На высокой частоте пульсации какие-то ткани атрофируются. Вздыхаю, чувствуя мнимое облегчение.

– Лиза, ты со мной только до свадьбы?

И все. Конец перерыва. Новая вспышка сумасшедших эмоций. Трясет изнутри. Взрывает.

– Артем…

Он стискивает челюсти и, прикрывая веки, в каком-то отрицающем жесте мотает головой.

– Ты, блядь, не собираешься ничего менять, правда?! Не собираешься бороться?

– Я не могу! Не могу! – пытаясь донести свое бессилие, повышаю голос. – По договору я уже принадлежу Павлу! И когда он войдет в силу…

Не давая мне договорить, как-то сердито сжимает прохладными и влажными ладонями мои голые плечи. Кожу пронизывает миллионами горячих игл.

Чарушин щурится. Вглядывается, будто впервые меня видит.

– Кому ты принадлежишь? – цедит глухо и хрипло. Смотрит, выдавая такой вулкан страстей, что все мое тело перебивает дрожь. Он же дышит так, словно кислорода не хватает. Стискивая все крепче, не позволяет отвернуться. Перекачивает в меня этот раскаленный поток своих эмоций. Сталкиваясь с моими, они приближают нас к катастрофе. Накачавшись этой бешеной смеси, теряем первые рычаги контроля. – Кому ты, блядь, принадлежишь?! – криком накрывает. – Ты серьезно? Нет, ты, мать твою, издеваешься!

– Я же и раньше тебе говорила… – оправдываюсь, потому что страшно и больно. В остальном мало, что соображаю. – Я дала клятву и мои родители…

– Замолчи! Замолчи, блядь… – вроде и грубо выталкивает. Но вместе с тем такое отчаяние и искренность с этими грязными словами выказывает. – Сука… Сука… – качая головой, пытается справиться со всем, что на нас обрушилось.

А потом… Чарушин совершает какую-то резкую неожиданную подсечку. Я, естественно, сразу же теряю равновесие. Падаю, не успев и охнуть. Он ловит, когда кончики моих волос касаются кафеля. Замирая в этом непонятном положении, ошарашенно смотрим друг другу в глаза. Два рваных натужных вдоха – двусторонний обмен. И уже после этого, действуя с какой-то маниакальной осторожностью, Артем укладывает меня на пол.

Мои волосы, моя кожа, мое платье – все намокает и тотчас втягивает холод. Ведь брызги и лужицы из бассейна не успели высохнуть, а кафель прогреться. Оказывается, тепло лишь в воздухе кружится. В остальном дом, как и прежде, долго прогревается.

Дрожу так сильно, словно меня в этой луже воды еще и к какому-то источнику тока подключили. Инстинктивно впиваюсь в плечи Чарушина. Требую заземления. Хотя куда уж плотнее… В какой-то бессознательной панике царапаю его влажную и разгоряченную кожу.

Он нависает. Не просто в глаза смотрит. В какой-то момент зрачки Чарушина расширяются, и процессы, что там происходят, ломают все границы. Он будто внутрь меня проникает. Сливаемся в одно целое, пока Артем не хрипит, разрывая пространство вокруг нас горячим намерением:

– Сейчас я покажу тебе, кому ты принадлежишь.

Острая вспышка беспокойства – что-то не так в его словах. Нечто большее, чем я привыкла. Но осознать до конца не удается. Практически сразу меня, будто в вихре закручивает, и все, что получается – это сохранять дыхание, которое уже достигает невообразимых и пугающих частот.

Чувствую губы Чарушина на своих губах. Он приникает, но не проникает. Растапливая, на нерве заставляет желать большего. Прикрывая веки, подставляюсь дразнящему и вместе с тем агрессивному напору. Обжигает настолько, что по коже новые импульсы жара расходятся.

Да… Губы лишь раззадоривают, пока он раздевает меня. Я даже не думаю, что с платьем. Достаточно ли аккуратен Артем? Мне ведь возвращать его… Обязательно! Некоторое время еще тревожным частоколом бьется мысль о том, что мочить ткань не следует. Но и об этом я забываю, едва остаюсь голой. Не прослеживаю, куда летят отброшенные Чарушиным вещи.

Он ложится на меня. И едва мы соприкасаемся, по всем чувствительным точкам огнем шпарит. Соски ярче всего – прошивает практически до боли. Со стоном выгибаюсь навстречу. Зудит и ноет в припухших вершинах. Артем знает, что делает. Раскаляет, а после поражает разрядами тока – один сосок зажимает пальцами, а второй втягивает ртом.

Жадно. Жестко. Беспощадно.

Я вскрикиваю и издаю ряд громких всхлипов. Он не останавливается. Что пальцами, что губами – выкручивает на максимум. Действует так прицельно, разит так сильно, что кажется, я готова лишь от этого достигнуть пика.

– Артем… Господи… Го-о-осподи… Аа-а-р-р-тем… – хриплю вперемешку со стонами.

Он отрывается, когда из моих глаз уже выкатываются слезы.

– Чья ты? Кому принадлежишь? – спрашивает требовательно.

Я прикусываю губы и мотаю головой.

Чарушин рычит, как разъяренный зверь, и снова припадает губами к моей плоти. Я вздрагиваю, ожидая чуть ли не укуса. От контрастной нежности перетряхивает, едва не ломает. Внутри что-то взрывается. Артем ласкает губами и руками, а я распадаюсь.

Соски слишком сильно раздражает. Пекут мучительно и сладко. Настолько противоречивы эти ощущения, что сама от них теряюсь. Когда Чарушин перемещается к шее, оставляя влагу своей слюны на моей подрагивающей и истерзанной груди, вскрикиваю только от соприкосновения ею с его торсом. Выгибаясь, замираю, пока в скрученных ступнях не появляются судороги.

– Кайфуешь? Хорошо тебе? Чувствую… – сипит, царапая щетиной. – Маленькая моя… Моя!

Прочесывает до дрожи даже языком. Все дело в том, что я вдруг чересчур островосприимчива к любому прикосновению. Словно пораженная какой-то хворью – кожа горит, а под ней и внутри все сильнее разгорается. Если существует в крепости нашего тела отсек с боеприпасами, то сегодня Чарушин их все взорвал. Взлетают со свистом и расщепляются в груди на мелкие, колкие и огненные частички.

– Ты жесткий и горячий… Мне плохо… И хорошо… – отражаю его слова так же тихо, прерываясь лишь на бурные глотки воздуха. – Продолжай… Продолжай, Чарушин…

Он продолжает. Но не совсем так, как я жду. Замираю, когда расстегивает брюки и сдергивает их вниз.

Зачем? Спросить не представляется возможным. В том же потрясении позволяю ему протиснуться к себе между ног. Широко мои бедра разводит и касается своей раскаленной твердостью прямо там… Мое тело отмирает только потому, что его пробивают мощные волны тока. Хриплю, пока ломает. А Артем еще и усиливает трение. Двигается там… Я почти теряю связь с реальностью… Царапаю его шею, щипаю и изо всех сил тяну на себя, пока не примагничиваемся ртами.

Едва это происходит, едва наши языки соприкасаются, едва я чувствую его вкус, случается какая-то безумная химическая реакция. Пьянит Чарушин как никогда. Словно сам он чем-то таким напичкан, что и меня вводит в состояние измененного сознания. Сейчас я даже не другая… Что-то невообразимое, необъяснимое и уникальное творится… Я схожу с ума от голода. Таким одуряюще-вкусным, таким нереально-желанным, таким исключительно-потрясающим Чарушин ощущается.