Враг Самогеты - Анна Пушкина

– Да, но… – магистр пытался найти подходящие слова, но в итоге просто уставился на каменную морду безобразного козла над входом.

Эту старую фреску я много раз видела на рисунках художников. Именно так изображают вход в лабиринт Оникса. Вживую каменная морда казалась еще более отталкивающей, чем на рисунках.

– Брат не причинит мне вреда. Он ждет меня, – Великая начала подниматься.

Тьма шлейфом тянулась позади нее по горячим полуразрушенным ступеням. Портал выбросил нас на предпоследний ярус широкой лестницы, и до входа оставалось еще полсотни ступеней. Это было удивительно – открывать порталы рядом с лабиринтом Оникса никому и никогда не удавалось, всем приходится идти через пустыню. Существовало поверье: чтобы Оникс отворил путнику ворота, надо два солнца и две луны идти по пустыне, не используя портальные переходы. Но когда я рассказала об этом Эрешкиль, она лишь посмеялась надо мной. И правда, ее портал открылся прямо здесь, невероятно!

– Я не смогу сопровождать тебя! Единожды гостивший у Оникса второй раз не зайдет, – магистр произнес ей в спину всем известную присказку.

Он еще раз попытался отговорить ее, но Великая не придала значения его словам. Все верно – спуститься в лабиринт Оникса можно лишь раз, и тот, кто возвращается, ничего не может рассказать о своем путешествии. Любой путник, побывавший в лабиринте, навеки связан клятвой. Всем известно, что удивительные вещи происходят с теми магами, кто решился на этот шаг и выжил. Ни с того ни с сего их сила возрастала, или они становились очень успешны в каком-то начинании. Правда, рассказать о том, какую цену пришлось заплатить, никто не может.

Я ненавижу это место. Ненавижу его за то, что он пошел к Ониксу. Я ненавижу самого Оникса, хотя не ступала в его темные коридоры. Императорская семья никогда не спускается в лабиринт, это запрещено. Ни мои сестры, ни мой отец, ни его отец. Никто из моих предков никогда там не был. «Просить и находиться в чьей-то власти – не в традициях императорской семьи светлых эльфов», – повторял отец. Пусть все знают: сила нашего рода никогда не зависела и не будет зависеть от чьих-то магических трюков. Наша сила передается от поколения к поколению, и она чиста, как и наша кровь. Мы – единственные, кому разрешено поступать в Аринару, высшее учебное заведение высших магов, в обход правила, что все поступающие должны найти в себе смелость навестить Оникса.

Мои мысли вернулись к магистру. Оборотни тоже не спускаются к Ониксу, они пустышки. Немаги не могут встретиться с хозяином лабиринта, а Парагон уже был здесь. Не так ли он получил свою силу? Нет, это невозможно, двери не открываются перед немагами.

– Со мной пойдет Изинтия, – прервала мои мысли Великая, когда мы с Парагоном догнали ее на лестнице.

Я удивилась. Откуда Первомать знает, что я не спускалась к Ониксу? Вряд ли, сидевшая столько времени взаперти, она могла следить за традициями императорской семьи. Черная вуаль Первоматери соскользнула с лица, и неестественно бледная кожа казалась совершенно беззащитной перед палящим солнцем. Хотя, конечно, я понимала, что никакое солнце не способно причинить вред Эрешкиль, ее ведь даже здесь нет на самом деле.

Парагон кинул на меня безразличный взгляд, но я почувствовала холодок, пробежавший по спине. С момента, как Великая начала оказывать мне больше внимания, я чувствовала, что магистр ревнует и не доверяет мне, как прежде. Он все еще тянул с казнью моего отца, и мне все больше казалось, что делается это намеренно, чтобы иметь рычаг давления. Хотя жизнь отца не представляет для меня никакой ценности. Мать и сестры в заключении, но им ничего не угрожает. Это приказ самой Эрешкиль, и магистр никогда не посмеет ее ослушаться.

Губы магистра сжались, и он что-то пробубнил. Я не расслышала, но Великая ответила ему сразу:

– Я помню твою встречу с Ониксом, в этот раз все будет по-другому. И потом… – Она сделала многозначительную паузу. – Брату будет интересно посмотреть на нее.

Я напряглась, думая о том, чем могу быть интересна Ониксу. Никто не знает о моей ненависти к хозяину лабиринта. Объяснять мне Великая ничего не стала и начала подниматься по ступеням, а я поспешила за ней. Магистр проводил нас до самого входа и сообщил, что будет ждать здесь, и никакая сила не заставит его сдвинуться с места без Эрешкиль. Высокая двустворчатая дверь тут же отворились, приглашая в свою прохладу. Зной терзал тело, но тянувший из лабиринта могильный холод пугал еще больше. Я с радостью согласилась бы остаться печься на солнце и дальше. Первомать с нежностью провела рукой по старым проржавевшим и пыльным рисункам на двери и шагнула внутрь.

– Шевелись, – надменно буркнул мне магистр.

Мы оказались в пустом круглом зале. Отсюда в полную темень вел куда-то вглубь единственный мрачный коридор. Я шагнула к нему первая и почувствовала дуновение сквозняка, словно лабиринт ожил. Неожиданно на стенах синим огнем вспыхнули факелы. Старинные ржавые скобы, державшие их, были старше моего деда. Дверь за нашими спинами с грохотом закрылась, и из темного коридора послышались шелест песка и далекий шепот:

– Эре-е-ешкиль до-о-ома…

Я приготовилась атаковать при малейшем намеке на угрозу и обернулась к Великой. Первомать улыбалась, на ее лице не было страха. Она словно наслаждалась этим жутким голосом древнего лабиринта, и я опустила руки, немного расслабившись. Эрешкиль прошлась взглядом по стенам зала, на них угадывались какие-то рисунки, но понять, что именно изображено, было невозможно – их красота давно утеряна. Великая подошла ближе, закрыла глаза и провела ладонью по одной из стен. От ее прикосновений в воздух поднялась многовековая песчаная пыль. Она резко остановилась и легко нажала на стену. Образовавшаяся под ее ладонью ниша внезапно двинулась, вся стена задрожала, и послышался лязг заржавевшего механизма. Раздались треск и противный скрежет, будто камень с болью терся о камень. Одна из стен медленно отъехала в сторону и открыла перед нами лестницу, ведущую наверх. Не раздумывая, Эрешкиль направилась к ней. Шаги по пыльным ступеням отозвались эхом, и я попыталась охватить взглядом огромное помещение, которое никак не ожидала увидеть в мрачных владениях Оникса, среди муравейника одинаковых стен и пустых стылых коридоров.

С потолка в центр зала падали лучи света, и в них, словно танцуя, кружились пылинки. Жизнь здесь застыла, уснула много поколений назад, и мы – первые за долгое время, кто посмел потревожить покой этой прекрасной залы. Не вызывало сомнений, что это творение – дело рук эльфов, так изумительно никто другой строить не умеет. Пол был вымощен белым мрамором с золотыми прожилками, которые проглядывали даже сквозь ковер пыли. Высоченные четырехгранные колонны из чистого янтаря с тяжелым основанием и четыре огромные, под самый потолок, статуи. Эти гигантские изваяния вызывали необъяснимый трепет. Мне показалось, они старше самого лабиринта. Возможно, этот зал – последнее, что осталось от великолепного дворца, который, если верить преданиям, когда-то стоял на этом месте.

Эрешкиль замерла, всматриваясь в лица статуй. Посередине на троне восседал грозный эльф с короной на голове. В одной руке он держал щит с гербом, но, как и изображения на стенах в предыдущем зале, время стерло рисунок, оставив лишь трещины и неясные очертания. В другой его руке находился красный кристалл в форме продолговатой капли. Рядом с ним с одной стороны стояла статуя женщины. Прекрасная незнакомка застыла с закрытыми глазами и разведенными в стороны руками. С ее головы до самого пола ниспадала фата или длинное покрывало. С противоположной стороны стояли двое. Ближе к эльфу на троне находился мужчина со смешной бородкой, напоминающей козлиную. В отличие от остальных, он единственный смотрел на своего короля. Я решила, что эльфа в короне и на троне изобразили не просто так. Взгляд мужчины с козлиной бородкой был наполнен смирением и покорностью. Последняя фигура изображала самого молодого из всех – это был юноша, еще не мужчина, но уже и не ребенок. Он смотрел вдаль, плотно сжав губы, словно не желал здесь находиться.