Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870-1918 - Мария Барятинская

Я, увидев, как подходят вооруженные люди, бросилась к двери своей квартиры, но тут во всем городе вдруг погас электрический свет – мы узнали потом, из-за аварии на электростанции. И это нас спасло, потому что, хотя во двор и ворвалось около семидесяти бандитов, они оказались в темноте и не разглядели наших дверей. Я кинулась к телефону и позвонила во дворец, требуя, чтобы центр Красного Креста послал мне защиту от грабителей. Меня спросили, кто говорит, и я ответила: «Сестра Барятинская». На это мне пообещали направить отряд. Ситуация была чрезвычайной, поэтому пришлось обращаться к красным за помощью и защитой от еще более ужасной банды красных. Мой муж боялся, что положение самое критическое.

Ожидая прихода отряда, мы забаррикадировались в нашей квартире, поскольку ничего иного поделать не могли, а головорезы, как мы догадывались по шуму, уже были внутри дома. Полковник Воейков, находившийся среди нас, был очень сильным человеком, и он плечами подтолкнул огромный шкаф к дверям, подкрепив его для большей безопасности чемоданами. Я чуть не падала от перенапряжения и тревоги, думая о своей дочери, которой тогда было лишь четырнадцать лет, и о муже, лежавшем больным в постели. Полковник раздал всем по револьверу. Мы сумели взобраться наверх и выглянуть в окно над дверью и так заметили в неясном свете приход отряда Красной гвардии. Это была весьма пестрая группа, одетая в разномастные мундиры и другие одеяния. Отряд подошел около двух часов ночи и примерно три часа вел оживленную дискуссию с грабителями, но без какой-либо конфронтации. О чем они говорили, нам было неизвестно. Наконец, в пять часов утра все ушли.

Я тут же кинулась к нашему раненому, но он уже умер. В любом случае его было невозможно спасти, настолько ужасны были его раны.

Так завершилось то наше ночное приключение. Хотела бы добавить несколько слов о полковнике Воейкове, чьи сила и мужество так помогли нам вытерпеть все эти мучения. Не так давно до нас дошла печальная новость: он умер в Сербии, оставив после себя жену и двоих маленьких детей без каких-либо средств к существованию. В первые дни революции он был офицером в том же полку, что и мой муж, – стрелков императорской семьи, о котором я рассказывала ранее. Когда большевизм дошел и до этого полка, в то время находившегося на фронте, был сформирован совет солдатских депутатов, который взял в свои руки власть и стал решать, кому из офицеров оставаться, а кому – уйти. Он пришел к решению, что полковник Воейков – один из тех, кто должен уйти.

Офицеры организовали для Воейкова прощальный ужин. На нем у него хватило смелости поднять свой бокал и произнести во всю мощь голоса тост: «За здоровье его величества императора!» За этими словами последовал хор «Ура!», а застигнутые врасплох солдаты присоединились к своим офицерам.

Но его вестовой, заметивший, что среди солдат было немало таких, которым вовсе не по вкусу здравицы в честь императора, быстро увел полковника с вечеринки и помог ему спрятаться в соседнем лесу, укрыв его листьями. Там полковник проспал ночь, согретый, вероятно, сопровождавшим ужин вином. Утром пришел ординарец и вывел его на дорогу в Киев, где он присоединился к нам. Оказалось, что ординарец спас Воейкову жизнь, потому что солдаты разослали поисковые группы с приказом схватить полковника.

На следующее утро после большевистского рейда собрались все жители дома, и мы решили почти целиком заделать кирпичами парадный вход в дом и ворота во дворе, оставив только небольшой проход, через который мы могли бы при необходимости выбраться на улицу. Наш гарнизон из офицеров и жильцов оставался на посту, и мы решили не ложиться спать. Тогда же из многочисленных грузин, живших в Киеве, была сформирована защитная рота, которая была готова по телефонному вызову прийти на помощь, если на кого-то нападут большевики. Рота, чтобы не допустить нарушения в работе линий связи, также взяла под свой контроль телефонную службу.

До часу ночи все было спокойно. Потом мы услышали неподалеку от себя стрельбу. Бой происходил в двух шагах от нас, в доме, где раньше располагалась украинская газета, враждебная большевикам. Сейчас здание было окружено окопами, и там оборонялся гарнизон из состава его обитателей. Большевики сосредоточили свои усилия на этом доме и держали его под непрерывным пулеметным обстрелом в течение примерно четырех часов. Потом пулеметчика убили, а заменить его было некем, так что бой прекратился. Большевики во время атаки рвались и к нашим воротам, и это постоянно держало нас в состоянии возбуждения. Все это время поступали телефонные звонки из многих мест с мольбой о помощи. Но мы никому не могли помочь, так как не могли отворить ворота, иначе большевики ворвались бы и к нам.

Как хорошо я помню эту последнюю ночь, с 16 на 17 февраля 1918 года, когда немецкие войска вошли в Киев! Я приготовила чай в своей квартире для всех защитников нашего дома, и мы какое-то время сидели вокруг стола, как вдруг снаружи раздался жуткий грохот. К утру, однако, все вокруг нас стихло. Только в полдень на улицах появились первые немцы и украинцы.

До этого мы были свидетелями странных сцен. С крыши нашего «небоскреба» мы часами наблюдали беспорядочное бегство большевиков и прохождение через город чехословацких войск в полной амуниции, которые старались более коротким путем вернуться домой из Сибири, отступая перед немцами и ведя все время арьергардные бои под командой Масарика, ныне президента страны. Киев и его пригороды стали настоящим полем сражения, и трудно было понять, кто с кем воюет.

Потом последовало вступление в Киев украинцев и немцев. Украинцев в численном отношении было совсем немного, и внешний вид у них был совсем не военный. Германские войска являли собой мощную силу и порядок, но выглядели усталыми и голодными. Странно было ощущать, что освобождение от ужасов, через которые мы прошли, приходит от наших врагов, немцев. И мы чувствовали себя частично виновными, радуясь их приходу, как будто совершали какое-то преступление против своего бедного императора, который был так верен нашим союзникам и который так дорого за это заплатил.

И все же с приходом немцев в городе восстановился порядок. Вечером прибыла украинская Рада, Петлюра, Винниченко, Грушевский и другие. Ликование по случаю спасения города от большевиков было всеобщим, и часто слышались возгласы радости. Но не стоило быть слишком оптимистичными. Немцы запретили держать двери открытыми, так как все еще бесчинствовали мародеры. Поэтому мы продолжали жить за решетками и замками. Все время ходили слухи, что немецкие войска посланы туда-то, где возникли волнения, или в какое-то имение, где убили управляющего.

Немецкий мэр города генерал Эберхард и его администрация разместились в доме бывшего предводителя дворянства. Во время войны это здание использовалось под госпиталь для раненых, который содержали некоторые дворяне Киевской губернии. В свои ранние дни госпиталь удостоился чести посещения нашим императором и вдовствующей императрицей. Стены его были свидетелями доброго сердца его императорского величества, и я хорошо помню сцену, когда он посещал и говорил слова утешения лежавшим здесь раненым. Какие же разительные перемены произошли с этим домом! То место, где когда-то жили предводители дворянства со своими семьями, давали званые обеды и устраивали приемы, большевики превратили в прибежище для отбросов общества, отдав его в распоряжение совета поваров. Среди этих лиц, кстати, был и наш собственный, Финлей, человек с английской родословной, но родившийся в нашем имении. Как ни странно это звучит, но он стал одним из злейших большевиков.