Широкий Дол - Филиппа Грегори

Я повернулась на бок и, готовясь ко сну, пристроилась поближе к Гарри, обогнув его весьма пухлый зад. Я никогда бы не смогла так управлять Ральфом, как управляю Гарри. Но и сама бы я никогда не потерпела, чтобы мной управляли, чтобы мне приказывали. Однако же я не могла не испытывать тайного презрения к мужчине, который позволяет другим дрессировать его, как щенка. Любой хороший наездник предпочитает хорошо обученных лошадей, но, с другой стороны, какому настоящему наезднику не захочется принять вызов непокорного животного, не позволяющего сломить его свободолюбивый дух? Гарри всегда принадлежал и будет принадлежать к категории домашних любимцев. А я всегда была более дикой, порождением тех далеких времен, когда леса Широкого Дола еще полнились древней магией. Я улыбнулась, представив себя в образе необычного для тамошних мест зверя – гладкого, ловкого, с зелеными кошачьими глазами. И почувствовала, как меня охватывает сладкая дрема, на смену которой чуть позже пришел и глубокий сон.

Гостиничная суета разбудила меня достаточно рано, и я вполне успела незаметно проскользнуть к себе в номер и уже лежала в постели, когда моя горничная, как всегда, принесла мне утреннюю чашку шоколада и горячую воду для умывания. Из окна номера была видна бухта; вода гостеприимно сияла голубизной; на волнах слегка покачивались рыбачьи лодки и яхты. Я была страшно возбуждена и полна приятных предвкушений, Селия тоже, и мы с ней смеялись как дети, когда садились на паром, пришвартованный к высокому причалу.

Первые минуты и впрямь были восхитительны. Небольшое наше судно едва заметно покачивалось, крепко пришвартованное, и запахи вокруг были такие необычные, и на набережной толпился народ, и торговцы спешили всучить отъезжающим свои товары – фрукты и провизию в маленьких корзинках, маленькие красочные пейзажи Англии и сотни мелких безделушек, бессмысленных, но довольно хорошеньких, из ракушек или осколков стекла.

Даже когда я заметила какого-то безногого человека – бывшего моряка, очевидно, – то не вздрогнула от страха и ощущения опасности, незаметно подбирающейся ко мне. Хотя его отрезанные выше колен ноги и выглядели жутко, но он на удивление ловко и умело враскачку передвигался по земле. С первого взгляда заметив, что у этого инвалида волосы светлые, я окончательно уверилась, что, покинув Широкий Дол, сбежала от Ральфа, который неторопливо и неотвратимо двигался в сторону нашего поместья. Я бросила безногому монетку, и он, поймав ее, что-то профессионально проныл в знак благодарности. Мысль о том, что Ральф, мой прекрасный Ральф, стал таким же ничтожным, жалким, так же погряз в нищете и ползает по тротуарам, выпрашивая милостыню, ударила меня в самое сердце, но я, пожав плечами, постаралась поскорее прогнать эту мысль, и тут как раз Селия крикнула: «Смотрите! Смотрите! Мы поднимаем паруса!»

Ловкие, как обезьяны, матросы поползли по вантам и реям и развернули полотнища парусов. Паруса вздувались и хлопали на ветру, матросы, что-то хрипло крича, стали отвязывать причальные канаты и швырять их на палубу. Мы с Селией поспешили убраться подальше, когда эти свирепые мужчины с диким, как у пиратов, видом бросались от одного каната к другому, заставляя паруса ползти все выше. Стена причала поплыла прочь, машущие руками люди стали постепенно уменьшаться, и вскоре судно вышло из гавани, хотя причалы из желтого камня, точно протянутые к нам руки, словно пытались задержать корабль в Англии хотя бы на одну, последнюю секунду. Затем мы пересекли бурные воды устья, где воды реки встречались с морскими волнами, и вышли в открытое море.

Паруса наполнились ветром, выпрямились, надулись, и матросы, наконец, перестали метаться по палубе. Мы с Селией сочли это добрым знаком. Я прошла на нос судна, огляделась, желая убедиться, что никто на меня не смотрит, и почти легла на бушприт, вытянувшись как можно дальше, чтобы видеть волны, бегущие прямо подо мной, и острый нос судна, рассекающий зеленую воду. Я провела так добрый час, очарованная бегом волн, но затем качка стала сильнее, ветер дул все яростней, и среди бела дня стало темно от тяжелых туч, грозивших бурей и на берегу, и на море. Начал накрапывать дождь, и я вдруг почувствовала, что очень устала, и спряталась от дождя в каюте. Качка все усиливалась, и было очень утомительно смотреть, как стены моей каюты то взлетают вверх, то падают вниз.

Затем это стало не просто утомительно, а невыносимо, ужасно. Я была уверена, что мне стало бы лучше, если бы я смогла снова выйти на палубу, и я все пыталась вспомнить, как приятно было смотреть на волны и разрезающий их нос судна, но это не помогло. Качка казалась мне отвратительной, а судно я уже просто ненавидела и всем сердцем желала вернуться на добрую твердую землю.

Я открыла дверь и позвала свою горничную, которой следовало бы находиться в каюте напротив, но тут внезапный приступ тошноты заставил меня броситься к тазу для умывания. Горничная так и не появилась, хотя мне было очень плохо, я нуждалась в помощи и чувствовала себя совершенно больной. Особенно резкий рывок судна заставил меня кое-как, шатаясь, добраться до койки, и я без сил рухнула на нее. Все в каюте качалось и подпрыгивало, незакрепленные дорожные сумки и чемоданы скользили по полу, налетая то на одну стену, то на другую. Мне было настолько мерзко, что я даже сама себе помочь не могла. И я, вцепившись в край койки, громко заплакала – мне было страшно, меня ужасно тошнило, и никто не пришел мне на помощь. Затем меня снова вырвало, я упала на подушку, которая самым кошмарным образом подпрыгивала у меня под головой, и через какое-то время уснула.

Когда я проснулась, каюта по-прежнему раскачивалась вовсю, но кто-то уже успел все в ней прибрать и закрепить багаж, так что вещи оставались на своих местах, и маленькая каюта уже не выглядела настолько поглощенной хаосом. В воздухе слабо пахло лилиями, вокруг было чисто, и я огляделась, надеясь увидеть свою горничную, но увидела Селию. Она спокойно сидела в кресле, которое раскачивалось и подпрыгивало вместе с каютой, и улыбалась мне.

– Я так рада, что вам лучше, Беатрис, – сказала она. – Как вы теперь себя чувствуете? Не хотите ли что-нибудь съесть? Или хотя бы выпить немного бульона или чаю?

Я никак не могла вспомнить, где нахожусь и что происходит, и молча покачала головой: при упоминании о еде к горлу снова подступила тошнота.

– Ну, тогда поспите, – велела мне эта незнакомая, странно уверенная в себе Селия. – Сон для вас сейчас самое лучшее, а пока вы будете спать, мы, возможно, успеем добраться до места назначения и снова окажемся в полной безопасности.

Я закрыла глаза; мне было все равно, куда мы там прибудем, так сильно меня тошнило. Потом я снова уснула, а когда проснулась, меня в очередной раз вырвало, и кто-то успел заботливо подать мне тазик, а потом тщательно вымыл мне лицо и руки теплой водой, вытер полотенцем и снова уложил на подушку, не забыв перевернуть ее холодной стороной. Я даже подумала, что рядом со мной моя мама – ведь горничная моя так и не появилась. Лишь ночью, проснувшись, я поняла, что все это время со мной нянчилась Селия.

– Вы что же, так и сидели возле меня? – спросила я.

– Ну да, – сказала она, словно это было совершенно естественно. – Я, правда, порой оставляла вас на несколько минут, чтобы присмотреть за Гарри.