Миссия в Париже - Игорь Болгарин

Гольдман заранее объяснил охранникам о сути этой игры и как в театре распределил роли. Они уже ждали. Пропустили в тюремное здание, повели по низкому сводчатому коридору. В гулкой тишине громко звучали их шаги.

Один из охранников, бережно несший в руках бутылку с какой-то черной жидкостью, споткнулся и мрачно чертыхнулся.

– Что там у тебя? – спросил Гольдман.

– Та кровь, хай ей грець! – пояснил охранник.

– Из клюквы?

– Где ж тут клюкву найдешь? Вино. Свояк на Сазоновских складах наточив. Краснэ. Видать, заграничнэ. «Каберне» называется.

Поднялись на второй этаж, где находилась камера, в которой содержался «подарок» Нестора Махно.

– Ну что? Начинаем? – шепотом спросил Гольдман, когда они уже довольно близко подошли к камере.

– Ключи! – Кольцов протянул руку к охраннику.

Тот вложил в руки Кольцову увесистую связку ключей.

– Зачем мне все! – рассердился Павел. – Давай только от шестнадцатой.

– Нельзя так. Не по правде получится. Я на ключик от шестнадцатой красну ленточку привязал. Враз разберетесь.

Кольцов на ощупь перебрал пальцами связку ключей, нашел необходимый.

– Голова! – похвалил он охранника.

Вынув из кармана револьвер, Кольцов оглядел своих товарищей.

– Начнем.

Гольдман махнул рукой. Стоящий возле лестницы охранник подал сигнал вниз. И началось.

Где-то внизу прозвучали сухие щелчки выстрелов. Постепенно они приближались. Было такое впечатление, что разгоревшийся внизу бой стал перемещаться на лестницу.

Затем стали раздаваться выстрелы и на лестнице. Двое охранников, стреляя из револьверов, поднялись на второй этаж. Кольцов тоже поднял револьвер и выстрелил в потолок.

Затрещали еще выстрелы. Коридор второго этажа окутался пороховым дымом.

Один из охранников лег на пол, раскинув руки. Второй разлил вокруг его лица вино из бутылки.

– Шо ты все на пол? Ты в рот мне лей, а я найду, як им распорядиться, – зло прошипел «убитый».

– Ага! Если б можно было в рот, я б и сам вместо тебя лег, – не внял просьбе товарища второй охранник, но все же плеснул вино ему в лицо. Что-то попало в рот, и он заулыбался.

– Не криви мордяку! Умри!

Гольдман с несколькими охранниками, изредка постреливая, с гулким топотом ног и какими-то нечленораздельными выкриками побежали по лестнице вниз.

– Ты, Василий, давай здесь, на лесенке! – дирижировал охранниками Гольдман.

– Исаак Абрамович, а може, внизу? На ступенях неудобно, долго не пролежишь.

– Шут с тобой. Ложись внизу.

Василь усердно мостился и, наконец, картинно лег возле лестницы.

– Ну-ну! Ты мне тут Веру Холодную не изображай! – сердито сказал Гольдман. – Тебе пулю в живот всадили, перекосись как-нибудь.

Охранник немного поворочался, укладываясь на каменном полу, поджал ноги и, получив свою порцию «Каберне», замер.

Кольцов между тем, сквозь повисший в коридоре пороховой дым, подбежал к камере арестанта, погремев ключами, распахнул дверь камеры. И поначалу никого в камере не увидел. И даже подумал, не ошибся ли дверью? И лишь вскочив в камеру, увидел в сумеречном углу сидящего на корточках, бледного от страха пленного.

– Встать! И быстрее! – прикрикнул на него Кольцов и, когда тот вскочил, резко спросил: – Звание! Фамилия!

– Да кончайте вы с ним волтузиться, господин капитан! – сунулся в дверь камеры Бушкин. – Один охранник сбежал, сейчас тревогу поднимут!

Никто Бушкину тексты не писал, никакие реплики не оговаривались. Это была его импровизация. Но он действовал выше всяких похвал. Каждая его реплика была, как выстрел в десятку.

– Звание! Фамилия! – совсем громко и сердито повторил Кольцов и затем, уже как бы теряя терпение, закричал: – Или черт с вами! Мне моя жизнь дороже!

– По… подпоручик Алехин, ваше бла… – дрожащим голосом представился врангелевец.

– Бегите вон за ротмистром! – оборвав его на полуслове, приказал Кольцов, указывая на Бушкина. – Я прикрою!

Поручик побежал за Бушкиным. Увидев лежащего на полу в «луже крови» охранника, он испуганно шарахнулся в сторону. Боком промчался мимо, придерживаясь поближе к стене.

– Что? Крови боитесь, вашу мать? Защитнички отечества! – зло прокричал ему Бушкин (текст из какой-то революционной пьесы) и пальнул перед собой из револьвера. Побежали вниз по лестнице.

Дальше случилось невероятное. Лежащий возле лестницы и уткнувшийся в пол охранник Василий, решив, что «спектакль» уже закончился, стал приподниматься и отряхиваться едва ли не перед бегущим на него подпоручиком. Бушкин первым заметил эти не предусмотренные сценарием действия и, обогнав Алехина, еще издали дважды в него выстрелил. Охранник понял, что совершил ошибку, и вновь рухнул на пол, угодив лицом прямо в винную лужу. Будучи никудышним актером, он изобразил умирание, несколько раз неестественно подрыгав ногами.

– Ты убит, придурок! – на бегу переступая через него, зло прошипел Гольдман.

Будь подпоручик Алехин не настолько напуганным, он бы уже здесь понял, что происходит что-то неправдоподобное. Но он тоже перескочил через дрыгающего ногами Василия и снова обогнал Бушкина. Добежал до какого-то тупика. Серую дверь в серых сумерках не сразу заметил.

– Куда? – закричал подпоручик.

Бушкин не ответил. Он с ходу ударил по двери, ведущей во двор, и едва не упал, налетев на двух «мертвых» охранников, лежащих на ступенях входа в тюремное здание. Тяжелые металлические ворота были распахнуты.

Кольцов замыкал это отступление. Когда Бушкин и Алехин уже выбегали через раскрытые ворота, Кольцов догнал их. Обернувшись, он еще дважды выстрелил в сторону тюрьмы и приказал устало бегущему Алехину:

– Прибавьте шаг, подпоручик, если жить хотите!

Подпоручик тяжело дышал, жадно глотая морозный воздух. У него кружилась голова, он с трудом отрывал от земли налитые свинцом ноги, но продолжал бежать. Страх помогал ему.

– Пожалуйста, чуть быстрее! Спасение близко! – вновь подбодрил его Кольцов. Он старался теперь бежать рядом с Алехиным.

– Боль-ше-не-мо-гу, – по слогам выталкивая слова, прошептал подпоручик.

Вслед за Кольцовым и Бушкиным он свернул за угол и в ночной зыбкой темени увидел стоящую вдали тачанку. Шатаясь и едва не падая от усталости, он подбежал к ней. Кольцов и Бушкин подхватили его за руки, помогли взобраться. Закутанный в темный плащ сидящий на облучке Гольдман даже не обернулся. Он лишь коротко взмахнул кнутом, и тачанка тронулась, неспешно побежала по городу.

С надрывным свистом дыша, обессиленный подпоручик клонился то на Кольцова, то на Бушкина.