Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

Петя с Кирой переглянулись.

– А тут у нас телевизор включить нельзя. Того и гляди Чехословакия прихлопнет СССР со всем соцлагерем. Такую шарманку завели.

– Итальянцы в «Джорно» заявили, что ЧССР теперь самая свободная страна в мире, – продолжил свою политинформацию Антон. – А «Нью-Йорк таймс» вообще приглашает всех, кому нет тридцати, в Прагу: самое лучшее место, где можно провести это лето.

– Ну и как ты проводил это лето?

– В составе делегации. Удалось даже немного пообщаться с Отто Шиком.

– Шик? – Кира решил немного потрепать Антона. – У нас в газетах, когда про сионистский заговор пишут, его и имеют ввиду.

– Ты что! У него австрийская фамилия. Я это точно знаю, – забеспокоился он. – Мощный человек. Коммунистом еще до войны стал. Потом, когда у нас все разоблачения начались, XX съезд и все такое, хотел выйти из партии. Но передумал и решился на более серьезный шаг: поработать над ошибками.

– И каким образом?

– Исправить то, что до этого натворили. Десять лет разрабатывал со своей командой принципы экономической реформы. Двигались осторожно, важно было не спугнуть.

– Кого?

– Нас. Он такую вещь сказал интересную. Говорит, мы так кропотливо все готовили и так каждый свой шаг контролировали… Но вдруг все вспыхнуло и стало неуправляемым.

– А почему? – не понял Петя.

– Потому что у них в правительстве единства нет. Сплошные компромиссы. А народу трудно разобраться, кто там у них какую роль играет, для него важно все и сразу, без всяких промедлений. Вот и начались эти стихийные митинги, группы по интересам – в общем, появился такой момент силы, который трудно контролировать. Шик больше всего боится, что у нас нервы сдадут, глядя на все это.

– Погоди, – остановил его Кира. – У нас – это у кого?

– У нас – это у нас, – пояснил Антон. – Тут наверху давно уже паника. В Политбюро половина ястребов. Тесть рассказывал, ждут не дождутся, хотят порвать чехов в клочья. Немцы, поляки, те тоже не отстают. А Дубчек слабоват.

– Что значит слабоват?

– Его назначили, потому что он всех устраивал. И там, и тут. У нас его за своего держат, называют «наш Саша». Ну а что, сколько лет в Москве прожил, Высшую партийную школу закончил. Хороший мужик, добрый, открытый. А потом как понеслось все с катушек, начали его каждый месяц в Москву вызывать – мол, эй, вы там чего? А он только рукой машет: все под контролем. Сейчас вроде все немного улеглось, разобрались.

– Это как?

– Слышали, может быть, в новостях, несколько дней назад встреча была, в Черне-над-Тисой. Очень непросто было. Там у них еврей в делегации был, председатель национального фронта, Кригель. Упертый… С места не сдвинешь. У Подгорного нервы не выдержали в какой-то момент, он и ляпнул – какое право имеет этот еврей говорить от имени чехословацкого народа? Ну все, финита, чехи встали и ушли с переговоров. Что делать? Вызвали срочно дружка Дубчека, с ним он еще студентом выпивал и по девушкам ходил. Сейчас он секретарь обкома Горьковской области. Статус, конечно, для переговоров неподходящий, так его за пять минут ввели в состав ЦК – и в самолет. Потом – в спецвагон к Дубчеку. В общем, все смогли уладить. Мы на компромисс пошли, они лояльность подтвердили. Третьего августа в Братиславе подписали документ – теперь Чехословакия имеет полное право в выборе своего пути. Реформы в обмен на обязательства по отношению к союзникам. Весь соцлагерь подписал общее заявление – теперь каждая партия может творчески решать проблемы своего развития, при этом каждой стране гарантированы суверенитет и национальная независимость.

– Опять мы на распутье. – Кира подошел к книжной полке. – На востоке – Пекин. На западе – Прага. Там – прошлое, причем худший вариант, а там – будущее, но страшно. С одной стороны культурная революция, с другой – культура.

Он вытащил книгу известных путешественников, Ганзелки и Зикмунда. Петя такие встречал, их была издана целая серия – про Африку, Южную Америку, вообще про разные страны. Много фотографий, написано с юмором, но всё по делу, не оторвешься. Как будто сам путешествуешь.

– Мы тут с Белкой были в гостях у одного известного физика. Ему как раз эти два друга свою рукопись прислали, наконец-то написали про СССР. Смешно, как обычно, глаз свежий, много увидели того, что мы сами не замечаем. Написали все как есть. Чувствуется, с большой симпатией к нам относятся. Только цензуру у нас она не прошла.

– А почему? – не понял Петя.

– Ганзелка и Зикмунд написали, что СССР похож на автомобилиста, который одновременно нажимает на тормоз и на газ.

У киоска стояли люди, нехорошо стояли. Обычно покупают газеты – и прямиком на остановку. А тут никуда не отходили, вернее, не торопились отходить. Стояли и читали. И у всех напряженные лица. Петя развернул «Известия» – сообщение ТАСС. Страны Варшавского договора ввели войска в Чехословакию – «для оказания братской помощи», «отстоять социалистический строй от посягательств врагов».

Не очень все это вязалось с «творческим решением о выборе своего пути». Вязалось с Ганзелкой и Зикмундом, тормозом и газом.

До конца ничего понять было нельзя, что там произошло на самом деле и почему все-таки на это пошли. Наши газеты были категоричны: предатели хотели открыть границу, впустить войска Западной Германии и НАТО. Поэтому наши действия справедливы и необходимы. И вообще, эти чехи и словаки оказались неблагодарными, забыли, кто их освободил в 45-м, а между прочим, их земля полита кровью ста пятидесяти тысяч наших погибших солдат. В Великую Отечественную мы дошли до Эльбы, там наша граница, имеем полное право!

На работе была обычная текучка, материалы для анализа стали поступать только в следующие дни.

Пришли сведения о том, что в стране было организовано 9 тысяч собраний, присутствовало около 885 тысяч человек, из них выступило 30 тысяч. Обсуждали сообщение ТАСС и высказывали полную поддержку.

Так, это все понятно. Сказки на ночь.

Параллельно шла секретная информация. В Москве, в основном в НИИ, зафиксированы «отдельные нездоровые и порой враждебные высказывания», «выражались опасения начала третьей мировой войны». На Лобном месте состоялась сидячая демонстрация, пришло восемь человек с плакатами «Позор оккупантам!», «Руки прочь от Чехословакии!», «За вашу и нашу свободу!». В течение нескольких минут все они были арестованы.

Из почтового отделения поселка Коктебель поэт Евтушенко прислал телеграмму Брежневу:

«Я не могу заснуть. Я не знаю, как жить дальше. Я знаю только одно: у меня есть моральная обязанность излить чувства, переполняющие меня.

Я глубоко убежден, что наши действия в Чехословакии являются трагической ошибкой и страшным ударом по советско-чехословацкой дружбе и мировому коммунистическому движению.

Это снижает наш престиж в мире – и в наших собственных глазах.