Портрет кавалера в голубом камзоле - Наталья Солнцева

– Я Сатин! Федор Петрович!

– Вижу…

– Так открывай ворота, чего сидишь?

– Никого пускать не велено…

«Болван!» – едва не вырвалось из уст банкира. Он вовремя опомнился. Ссориться с человеком, который должен был сослужить ему деликатную службу, не имело смысла. Наоборот. Следовало заручиться его симпатией и поддержкой.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Андрей…

– Тут такое дело, Андрюха… беда случилась. Погиб твой хозяин. В аварию попал и разбился… насмерть…

На том конце повисло растерянное молчание.

– Эй! Ты меня слышишь?

– Слышу…

– Господин Зубов погиб. Умер! Понимаешь? Ты что, не веришь мне?

Охранник промычал нечто невразумительное.

– Позвони ему и убедись сам! – повысил голос банкир. – Он тебе не ответит. Потому как с того света не отвечают! Андрей, будь умницей, открой мне ворота! Мы с Валерием Яковлевичем – партнеры по бизнесу. Ту же знаешь. Я у него документы оставил… Слышишь меня? Документы срочно забрать требуется! Открывай же!

Охранник не отвечал. Видимо, он набирал мобильный номер Зубова… естественно, без успеха. Телефон наверняка разбился вместе с владельцем.

– Андрей… – взывал из-за забора Сатин. – Я окоченел тут стоять! На улице мороз, между прочим!

Только после этих слов он почувствовал, что в самом деле замерз без головного убора, без пальто. Вскочил в машину, как был, в костюме и легких туфлях. Верхняя одежда осталась в кабинете.

– Хорошо, – неуверенно прозвучал баритон охранника. – Открываю. Только под вашу ответственность.

– Да-да! Андрюша… ты не волнуйся. Без работы не останешься… Я тебя к себе заберу! Зарплату дам хорошую, не сомневайся. Ты парень надежный. Мне такие нужны.

Сатин говорил, нащупывая в кармане брюк небольшую вещицу размером с газовый баллончик. Это вещицу он не забыл прихватить с собой, несмотря на спешку. На всякий случай.

Загорелась лампочка, и ворота с шорохом поехали в сторону…

Еще четверть часа Сатин потратил на то, чтобы уговорить Андрея впустить его в дом. Хотя тот и не сумел дозвониться до хозяина, но продолжал по инерции исполнять свои обязанности. А вдруг Валерий Яковлевич окажется жив и здоров, приедет и устроит ему разнос?

– Вы посидите у меня во времянке, – предложил он банкиру. – Погрейтесь. Я вас чаем напою. Может, появится связь с Валерием Яковлевичем…

– Какая связь, Андрей? Ты что, не понял? Зубов умер. Разбился он!

– Я ничего об этом не знаю…

– Откуда тебе знать, парень? Авария случилась часа три назад. Мне самому сообщил об этом доверенный человек. Не стану же я лгать? Завтра убедишься, что я прав. Или даже сегодня ночью. Только вот кто тебе доложит? Ты хозяину кто? Родственник? Или, может, друг?

– Нет… – обескураженно мотал головой парень.

– Выходит, тебе никто звонить не будет. Ни из офиса компании, ни из милиции. Понял?

– Угу…

– Где ключи от дома? Мне документы нужны позарез. Во как! – для вящей убедительности Сатин провел ладонью по горлу. – Ну, чего ты боишься, Андрюха? Я же не вор, в конце-то концов. Чужого не возьму. Только бумаги!

Охранник стоял, тупо уставившись на Сатина, и не торопился исполнять его просьбу. Во времянке было тепло, работал телевизор. На диване проснулась серая кошка. Она настороженно косилась на шумного гостя.

– Я тебе заплачу, парень, – предложил наконец банкир. – Вот тебе деньги за услугу и за молчание. Никто ничего не узнает.

Он достал из кармана несколько заготовленных заранее стодолларовых купюр и положил на стол.

– Ладно… идемте…

Охранник, ссутулившись, повел его через двор к большому дому с белеющими в темноте колоннами портика. Шагая за ним, Сатин переживал странное дежавю. Прожектор был выключен. Рассеянный свет круглых фонарей вдоль дорожки придавал дому сумеречное сияние. По бокам немыми стражами поднимались черные ели. Это здание, расположенное на краю леса, казалось банкиру шереметевским дворцом с потушенными окнами… а сам он как будто превратился в бедного дворянина Николая Сатина, украдкой пробирающегося мимо неприятельских постов…

Не хватало только французов, разложенных во дворе костров, армейских повозок и жующих сено лошадей…

– Пожалуйте, – мрачно буркнул охранник, отпирая замок на входной двери. – Мне с вами идти?

У Сатина перехватило дыхание, когда он переступил порог пустого, погруженного во мрак дома. Запах свежих стружек и мастики для паркета ударил ему в нос.

– Я сам управлюсь, – ответил он парню, который остался на крыльце. – Ты свободен, Андрей. Отдыхай. Я тебя позову, если что…

Тот все еще переминался с ноги на ногу, в нерешительности.

– Да, и отключи, будь добр, всю сигнализацию.

– У нас только в галерее…

– Вот ее и отключи. Чего смотришь? Думаешь, я собираюсь стащить коллекцию? Картины – не иголки, их незаметно не вынесешь.

Парень смущенно засопел, но продолжал топтаться на месте.

– Когда я буду уходить, обыщешь меня, – засмеялся Сатин. – Отправляйся, голубчик, к себе! Позволь, я пройдусь по комнатам напоследок, заберу свои бумаги, попрощаюсь с картинами. Может, не доведется больше побывать здесь…

– Хорошо… – промямлил охранник, явно удрученный и этим поздним визитом, и трагической новостью.

Сатин включил свет и закрыл за ним дверь. Сразу исчезло ощущение прошлого, созданное игрой воображения. Стали видны все обыденные приметы настоящего момента, – недоделки строителей, простое убранство холла, сложенные в углу коробки, современный ковер на полу…

Гость неторопливо направился в галерею. В груди звенела пустота, мысли разлетелись, подобно вспугнутым птицам. Он не имел понятия, как действовать. Столько раз Сатин представлял себе этот несбыточный и вожделенный миг, а когда он наступил, – ничего не ощущалось, кроме холодной внутренней дрожи…

Банкир не помнил, как оказался в длинном зале, увешанном полотнами крепостных художников… как щелкнул выключателем. Глаза давно умерших людей блестели отраженным от люстр светом. Бледный Сатин, едва дыша, бродил от картины к картине, завороженный тайной творческого начала, которое разрушало время и соединяло несоединимое…

Прасковья Жемчугова взирала на него с болезненной томностью, – и в ее дивных чертах Сатин узнавал Полину и Жюли. Они были другими, но с той же печалью в очах, с теми же непослушными смоляными кудрями, с тем же надломом в сердце…

Нестройный хор далеких голосов эхом отдавался в ушах Сатина. Шуршали подолы юбок… скользили по паркету атласные туфельки… постукивали башмаки и ботфорты…