Незадолго до ностальгии - Владимир Очеретный

— Вряд ли я удачный пример для сравнения с теми, кто стоит на вершине мира, — усмехнулся он. — Марк считает, что миром управляют юристы, но мне представляется всё не столь персонифицировано. Если говорить упрощённо, то миром правят три силы — Деньги, Кровь и Идеи. И мне кажется, наверху они сходятся в одной точке, как рёбра пирамиды. Внизу большинство людей вынуждены каждый раз выбирать, что для них главнее — деньги или кровные связи, кровные связи или убеждения, убеждения или деньги. А наверху для них это всё одно и то же. Вот, к примеру, деньги — не так-то сложно увязать их с вопросами крови и идей. Во многих языках мира название банковских процентов восходит к слову «потомки». Проценты — потомки основной суммы кредита. Так их и воспринимали во времена общинно-родового строя, да и сейчас основная сумма называется телом долга. Но деньги — это ещё и абстракция, одна из древнейших идей человечества. Аристотель, чтобы подчеркнуть условность денег, применил слово «симболон» — так назывался жетон из глины или дерева, на котором записывались договорные обязательства, потом его ломали пополам, и стороны договора забирали каждый свою половину. Позже симболоны стали применять для заключения договоров дружбы, и это очень похоже на обряд братания, когда люди делали надрезы на теле и прикладывали раны друг к другу, как бы обмениваясь кровью — обмениваясь символически. И если помнить, что теперешнее слово «символ» — потомок того самого денежно-товарного симболона, то для Эгоистов — потомков Вальтера Эго-Истого — между Деньгами, Кровью и Идеями разница состоит лишь в нюансах. Разница чисто символическая. Конечно, это не исключает простого желания похоронить Вальтера по-человечески, извлечь из тюрьмы времени, отпустить его душу на покой, но…

— Ты хочешь сказать: могло быть и так, и так, и этак, и всё вместе взятое? — кивнула Варвара. — Только что это объясняет?

— А что это должно объяснять? — пожал он плечами. — Я просто отвечаю на твой вопрос: для чего было устраивать такой спектакль на глазах у всего мира? Ответ: ни для чего или для чего угодно. Всё дело в возможностях. Если они это могут, то причина, по большому счёту, не имеет значения. Неважно, проверяют ли они предел своей силы или просто забавляются, или это была подготовка к чему-то ещё более грандиозному — возможных причин можно наковырять целую гору. В конце концов, если Эгоисты — хозяева мировых Денег, то это означает, что они двадцать четыре часа в сутки покупают время жизни большинства жителей Земли, которые трудятся, чтобы заработать денег. Они покупают миллиарды часов ежесуточно, а благодаря кредитам они купили и будущее — миллиарды и миллиарды человеко-часов. И вот подумай: от Менялы нас отделяет семьсот-восемьсот лет — это чуть больше семи миллионов часов, ничтожная для них с точки зрения цифр сумма времени. С одной стороны, миллиарды и триллионы часов настоящего и будущего, а с другой, каких-то жалких семь миллионов прошлого. Для людей с цифровым мышлением, для которых весь мир, как для пифагорейцев, состоит из чисел — весь мир, кроме них самих — это сопоставление должно быть невыносимым. Попытаться проникнуть в толщу веков, чтобы вызволить из плена времени своего предка, для них может быть вопросом подтверждения своего статуса хозяев Денег. Хозяева они или не хозяева? — мне кажется, для них этот вопрос именно так стоит. Поэтому «устроить ТАКОЕ» надо рассматривать не с точки зрения «зачем им это надо?», а с точки зрения «смогут или не смогут?» И, как мы знаем, они смогли.

Варвара хотела было возразить ему, но удержалась и некоторое время молчала — то ли обдумывая его слова, то ли ища новые аргументы.

«Просто надо что-нибудь придумать» — вспомнилась ему фраза, сказанная ею на пражском кладбище. Всё было словно вчера, а с тех пор случилось уже столько событий…

— Знаешь, Киш, — наконец произнесла она, — когда ищешь правильный ответ, многие предположения и объяснения кажутся логичными и убедительными. Но когда правильный ответ находится, они сразу превращаются в интеллектуальный спам и выглядят нелепо, как несбывшиеся прогнозы. Ты даже удивляешься, как мог воспринимать их всерьёз.

— А тебе известен правильный ответ? — Киш заинтересованно сощурился. — Или ты предлагаешь мне представить себя в некоей точке, где правильный ответ известен? Это неплохой приём, чтобы вызвать необходимое ощущение, но не думаю, что он сейчас поможет.

— У меня есть ответ, который кажется мне правильным, — уточнила она. Я сейчас много думаю: почему одна и та же вещь кому-то кажется убедительной, а кому-то нет? От чего это зависит?.. Ладно, это потом. Помнишь, ты говорил про метод Галилея: надо не циклиться на том, что нам неизвестно, и что мы никак не можем проверить, а лучше сосредоточиться на том, что нам известно? Наверное, его можно было бы применить и здесь.

— Пожалуй, — согласился Киш. — И что, по-твоему, нам здесь известно?

— Кое-что, — ответила она со спокойной уверенностью. — На самом деле, я, конечно, не пользовалась методом Галилея — это было бы слишком мудрёно для меня. Помнишь, я говорила, что умею замечать мелкие детали? Когда Меняла упал перед нами, и ты сказал, что его дефенестрировали много веков назад, я решила: этот как раз тот случай, когда одна голова хорошо, а две лучше. Пусть Киш займётся главным, подумала я, а я займусь деталями — вдруг они потом пригодятся. И так получилось, что детали в этом деле и оказались… не главными, нет, — очень существенными. Ты извини, я не собиралась тянуть одеяло на себя, я хотела только помочь, но это не от меня зависело.

— Та-ак, — протянул он, — вижу, я совсем не подготовился — ни подарков, ни сюрпризов. А ты просто не устаёшь меня ошарашивать… И какие это были детали?

— Камень, — сообщила она. — Ты помнишь камень? Тот, который был у него в руке? Ты разглядывал лицо Менялы, а я стала разглядывать руку: он сжимал камень изо всех сил. Можно было подумать, что это от ярости или испуга, но почему бы не предположить, что камень составлял для него главную драгоценность, которую он ни за что не хотел отдавать?

— Но это же был самый обычный камень! — недоверчиво воскликнул Киш. — Или я чего-то не разглядел?

— Ты не разглядел, а я разглядела, — кивнула Варвара. — Знаешь, что это было? — она с любопытством посмотрела на него. — Это был самый обычный камень.

— И?

— Но он был в руке Эго.

— И что с того, что Эго держал его в руке? — по-прежнему не понимал он.

— Не просто держал, — напомнила она, — он его сжимал изо всех сил: я еле расцепила его пальцы, чтобы разглядеть, что это за камень. А потом… ты, может быть, мне не поверишь, но так и было: когда я положила камень обратно ему в руку, Меняла снова крепко сжал его. Это было жутко, Киш: ведь он уже умер! Бр-р-р! — по лицу Варвары скользнула гримаса отвращения и испуга, и она поёжилась, словно заново увидела шевеление мёртвых пальцев Менялы.

Но на Киша это сверхъестественное явление почему-то не произвело впечатления, — то ли от того, что он не видел его своими глазами, то ли потому, что в сравнении с самим появлением Менялы оно не казалось таким уж невероятным или просто сейчас этот нюанс не имел для него значения.