Душа - Татьяна Брукс

— Как долго она здесь?

— Два месяца.

Офицеры переглянулись и, ничего не сказав, отвернулись.

— Что!? — в голосе Богдана звучала паника.

— Дура, — коротко ответил старший.

Через десять минут Богдан услышал звук, который не спутаешь ни с чем, — вой сирены подъезжающей скорой помощи. За это время Надя пришла в себя, но сидела тихо, почти не шевелясь.

Офицеры помыли следующую машину.

— Я вызвал могильщиков, — заговорил молодой «копач», после того как Надю осмотрел врач скорой помощи, и ее, переложив на носилки, увезли в больницу, предварительно дав Богдану все координаты.

— Зачем могильщиков? — испугался Богдан.

— Эту машину в могильник надо. Мы её здесь не отмоем. А вам, наверное, интересно будет найти этого придурка, который обеспечил вашей девушке «последнюю каплю» дозы. Сколько вы проехали: с полчаса?

— Да почти 40 минут.

— Ну вот… Похоже, обчистил чей-то дом в Припяти, сталкер хренов… От барахла такой фон прёт…

Богдан стал записывать себе в блокнот номер машины, марку, цвет. Составил список вещей, находящихся внутри.

— Блин! Твою мать! — вдруг заматерился молодой лейтенант. Он помогал Богдану сделать опись вещей. — Вячеслав Иванович! Так он же дом лейтенанта Правика Владимира Павловича обчистил! Вот, смотрите, — Валерий протянул старшему товарищу пачку бумаг и фотографий. Он нашёл их среди вещей, завязанных в узел.

— Герой Советского Союза. Посмертно, — грустно пояснил Вячеслав Иванович, Богдану, — м-да… Он был среди первых, кто сражался с огнём в день аварии. Страна помнит своих героев…

— Я найду этого ублюдка, — процедил сквозь зубы Богдан, — могу я вам ещё чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо, Богдан Юрьевич. Езжайте домой.

— Нет, я к Наде. Не поможете?

— Так её в Чернобыль увезли, переночует, а завтра на Киев. Вас к ней не пустят.

— Ничего. Разберусь, мне все равно к ней надо.

— Через двадцать минут автобус будет. Подождёте?

— Подожду, если только попутки не будет.

— Нет, попутки не будет. В ту сторону не пустим уже… Поздно.

Спустя часа полтора Богдан сидел в ординаторской скорой помощи и разговаривал с дежурным врачом, который ни в какую не хотел пропускать его к Наде. Доктор, как и Богдан, был молод. Ему хотелось показать этому недавно приехавшему хлыщу-следователю, что он-то тут уже не новичок и какая-никакая, а власть у него имеется. Богдан, устав уговаривать этого голубоглазого нарцисса, пошёл на хитрость.

— Ладно, нельзя — значит, нельзя. Разрешите один звонок, доложусь.

— Звоните, — бросил небрежно, но так и остался сидеть на стуле.

— Лебединский. Слушаю, — пророкотала трубка в ответ после нескольких длинных гудков.

— Товарищ полковник, Владимир Викторович, помогите, пожалуйста…

И уже через двадцать минут, укутавшись в белый халат и бахилы, Богдан сидел возле Надиной кровати на больничной пошарпаной табуретке и смотрел на её бледное, худое, но от этого не менее красивое лицо.

«Ну вот, — думал он, — человек предполагает, а Бог располагает. Рассчитывали на целых два дня, а оно вон как вышло. Это же и в жизни может быть! Думаешь, что молодой ещё и вся жизнь впереди, грешишь, куролесишь, а она — раз… и кончилась. Всё. Как же теперь? Вот только нашёл я тебя, Надюшенька, куда же ты от меня опять уходишь? Милая моя, как же я без тебя? Мне не нужен этот мир без тебя. Пусто в нём. Как в этом городе Припяти. Вроде и город есть, и красивый он, а вроде и нет его вовсе, потому что мёртвый. Так и жизнь моя без тебя: вроде и живу я, а так пусто и мертво в ней, что всё равно, жить или нет. А мне хочется держать тебя в своих руках всю жизнь, целовать, чувствовать тебя. Как бы мне хотелось быть тем человеком, которому ты позволишь делать это. Знаешь, время, которое мы провели вместе, — самое дорогое сокровище в моей жизни, и никто его у меня не сможет отобрать. Но ты не бойся, смелая моя, сильная девочка, возьми мою руку. Знаешь, это рай, когда ты касаешься её. И я всё-всё сделаю для тебя. Ты только позволь мне быть тем человеком, который отдаст свою жизнь взамен твоей. А этого ублюдка я найду. Представляешь, ограбил дом Героя Советского Союза. Человек жизнь свою отдал, спасая таких вот, как он, во время пожара на четвертом блоке, а он… такая сволочь бездушная. Помнишь, ты мне про душу говорила… Вот и Ван Ваныч тоже считал, что есть душа. Только или не у всех она есть, или у одних она белая, а у других — чёрная… Ты, Надюша, обязательно поправишься, но если уж совсем ничего нельзя будет сделать, то, улетая, оставь, пожалуйста, открытой форточку или хотя бы маленькую щелочку, чтобы моя душа могла последовать за твоей», — Богдан посмотрел на Надю и увидел, что она лежит с открытыми глазами и смотрит на него, нежно так…

— Ненавижу больницы, — прошептала.

— Надя, Наденька, — он опустился возле её кровати на колени и поцеловал тонкие холодные пальцы.

— Не надо, Богдаш, не надо, — шептала она еле слышно в ответ.

— Наденька, всё будет хорошо. Ты не беспокойся, я все время буду с тобой. Я к тебе каждый вечер буду приезжать. Ты поправишься, и мы…

— Плёнки…

— Что, милая?

— Прояви плёнки и передай все материалы в мою газету, пожалуйста, чтоб не зря…

— Не беспокойся. Я все сделаю. Я передам. И что это значит, «не зря»? Зря ничего не бывает, — он опять поцеловал её пальцы, — ты только выздоравливай… не умирай, — прошептал в отчаянии, видя, что девушка опять впала в забытьё.

На протяжении ночи Надя несколько раз приходила в себя и опять теряла сознание, засыпала и снова просыпалась. Но каждый раз, когда она открывала глаза, видела перед собой внимательное, обеспокоенное лицо Богдана. Иногда её тошнило. И он подавал ей миску, прикладывал ко лбу мокрое полотенце. Утром её увезли в Киев.

Повторял Богдан, как завороженный, адрес больницы после того, как за носилками с Надей закрылась дверца скорой помощи, увозящей её в столицу.

— Ей даже героя не дадут, — услышал он за спиной хрипловатый голос. Вздрогнул. Оглянулся. Пожилая расплывшаяся женщина в грязном, когда-то белом халате, с ведром и шваброй, с сочувствием смотрела на увозящую Надю машину скорой помощи. Он уже открыл было рот, чтобы сказать резкость этой женщине, но вдруг приказал себе:

«Не раскисать».

Повернулся к санитарке:

— Помолись за нас, мамаша…

Два следующих месяца он жил на автомате, по расписанию курьерского поезда. Весь день искал, находил, допрашивал, заполнял протоколы и свидетельские показания, передавал дела в суды. После работы в начале восьмого вечера садился в автобус, следующий по маршруту Чернобыль — Киев, чтобы наутро в 5:45 направиться в обратный путь.