Восемь - Кэтрин Нэвилл

Bienvenue en Algerie, подумала я. Поблагодарив оператора за потраченное время, я поставила телефон на место и отправилась гасить свет, а погасив, подошла к французскому окну и открыла его. Комнату наполнил запах ночных цветов.

Я стояла и смотрела на звездное небо над морем. Звезды напоминали холодные камни на темно-синем покрывале. Я остро ощутила свое одиночество, оказавшись так далеко от людей и вещей, которые были мне дороги. Каким-то таинственным образом, сама того не заметив, я пересекла невидимую грань и попала в совершенно иной мир.

В конце концов я вернулась в номер, залезла в постель и накрылась льняной простыней. Задремывая, я смотрела на африканские звезды.

Когда какой-то звук заставил меня открыть глаза, я сначала решила, что еще сплю. Стрелки на светящемся в темноте циферблате часов, которые стояли рядом с моей кроватью, показывали двадцать минут первого. Но ведь в моей нью-йоркской квартире нет часов! Очень медленно я осознала наконец, где нахожусь, и повернулась на другой бок, собираясь снова заснуть. И тут звук раздался вновь.

Прямо под моим окном медленно пощелкивала велосипедная цепь.

Идиотка, зачем я оставила окно открытым на ночь? Там, на улице, в тени дерева маячил силуэт человека. Одной рукой ночной гость придерживал за руль велосипед. Так значит, вечером мне не померещилось!

Сердце в груди забилось медленными тяжелыми толчками. Я сползла с кровати и, пригнувшись, стала на полусогнутых подбираться к окну, чтобы закрыть его. Тут мне пришлось столкнуться с двумя трудностями. Во-первых, я не знала, где располагаются оконные шпингалеты (если они вообще здесь есть). Во-вторых, на мне ничего не было надето. Проклятие! Однако было уже поздно метаться по номеру в поисках пижамы. Я добралась до стены, прижалась к ней и попыталась нащупать шпингалеты, чтобы закрыть это чертово окно.

И тут в саду раздался хруст гравия. Темная фигура приблизилась к окну и прислонила к стене велосипед.

— Я и не знал, что ты спишь раздетой, — прошептал человек.

В его голосе безошибочно угадывался славянский акцент. Соларин! Я почувствовала, как от смущения заливаюсь краской с головы до ног. В темноте он, конечно же, не мог этого видеть, но мне казалось, будто все мое тело излучает жар стыда. Ублюдок.

Он перекинул ногу через подоконник. Господи боже! Он собирался залезть внутрь! Еле удержавшись от крика, я метнулась к кровати, стащила с нее простыню и быстро обмотала вокруг себя.

— Какого черта ты здесь делаешь? — прошипела я, когда Соларин перелез через подоконник, закрыл за собой окно и запер его на задвижку.

— Разве ты не получила мое послание?

Он закрыл жалюзи и в темноте двинулся в мою сторону.

— Ты хоть представляешь, который сейчас час? — пробормотала я, когда он подошел ближе. — Как ты попал сюда? Вчера ты был в Нью-Йорке…

— Ты тоже, — сказал Соларин, включая свет.

Он окинул меня оценивающим взглядом с ног до головы и усмехнулся. Затем по-хозяйски расселся на моей кровати и заметил:

— Итак, теперь мы оба здесь. Одни. На чудесном побережье. Весьма романтично, ты не находишь?

Его зеленые глаза блеснули при свете лампы.

— Романтично! — фыркнула я, поправляя на себе простыню. — Я не желаю, чтобы ты околачивался вокруг меня! Каждый раз, когда я тебя встречаю, кого-нибудь пускают в расход…

— Будь осторожна, — сказал он. — Стены имеют уши. Накинь на себя что-нибудь. Я отведу тебя туда, где можно поговорить,

— Ты рехнулся, — ответила я. — Да я шагу отсюда не сделаю, а уж с тобой — тем более! И еще…

Соларин встал, шагнул ко мне и ухватился за край простыни, будто собирался ее сдернуть. При этом он смотрел мне в глаза и на его лице блуждала недобрая усмешка.

— Одевайся, или я сам тебя одену, — сказал он.

Кровь прихлынула к моему лицу, я вырвалась и пошла к гардеробу, пытаясь сохранить хотя бы остатки достоинства. Достав какую-то одежду, я шмыгнула в ванную. Меня била дрожь. Этот ублюдок считает, что может появляться, когда захочет, будить меня и вгонять в… Если бы только он не был таким чертовски красивым!

Но что ему нужно от меня? Почему он ходит за мной по пятам, почему прилетел сюда, на другой конец света? И при чем здесь велосипед?

Я надела джинсы и красный кашемировый свитер, обула свои видавшие виды спортивные тапки. Когда я вернулась в комнату, Соларин сидел на моей кровати среди скомканных простыней и играл в шахматы. Это были шахматы Лили. Разумеется, он нашел их, порывшись в моих вещах. Соларин поднял голову, взглянул на меня и улыбнулся.

— Кто выигрывает? — спросила я.

— Я, — серьезно ответил он. — Я всегда выигрываю.

Он встал, но не удержался и снова бросил взгляд на шахматную доску. Отвернувшись от нее наконец, он открыл гардероб, достал оттуда жакет и набросил его мне на плечи.

— Тебе идет эта одежда, — заметил он. — Конечно, при своем первом появлении ты была еще красивее, но зато твой нынешний наряд больше подходит для полуночных прогулок по пляжу.

— Ты сумасшедший, если думаешь, что я отправлюсь с тобой на прогулку по пляжу.

— Это недалеко, — сказал он, не обратив внимания на мои слова. — Мы пройдем по берегу до кабаре. У них там подают мятный чай и исполняют танец живота. Тебе понравится, дорогая. В Алжире женщины ходят в паранджах, но танец живота исполняют мужчины!

Я покачала головой и поплелась следом за ним к двери. Соларин сам запер за нами номер — он отобрал у меня ключ и положил его в карман.

В ярком свете луны волосы Соларина отливали серебром, в глазах появился какой-то таинственный блеск. Мы брели по узкой полоске пляжа. Берег плавно изгибался, и нам были видны огни Алжира вдалеке. Волны тихо набегали на темный песок.

— Ты прочитала газету, которую я прислал тебе? — спросил Соларин.

— Ее прислал ты? Но почему?

— Мне хотелось, чтобы ты знала: то, что Фиске был убит, стало известно полиции. Как я тебе и обещал.

— Его смерть меня не касается, — заметила я и остановилась, чтобы вытряхнуть из тапок песок.

— Касается, я же говорил тебе. Ты что, думаешь, я пролетел шесть тысяч миль, чтобы залезть в окно твоей спальни? — Он начал проявлять нетерпение. — Я же предупреждал тебя об опасности. Мой английский, конечно, небезупречен, но, кажется, я говорю на твоем родном языке лучше, чем ты его понимаешь.

— Единственный человек, которого мне следует опасаться, — это ты, — фыркнула я. — Откуда мне знать, что это не ты убил Фиске? В последний раз, когда я тебя видела, если помнишь, ты украл мой портфель и оставил меня с телом шофера моих друзей. Может, ты и Сола тоже убил, а потом оставил меня, прихватив мой портфель?